Весной разговаривал с нашим замечательным краеведом Михаилом Фонотовым. Как-то так получилось, что интервью не было опубликовано. Поскольку в нем не только про войну, но и немного о военном Челябинске, думаю было бы правильно оставить его здесь.
"...Мне было четыре года, когда началась война. Кое-что помню достоверно, кое-что туманно. У меня остались картинки. И только сейчас я сознаю, что в моей памяти есть «снимки» из тех лет для наших современников. За последние десятилетия настолько все перепутано в истории нашей войны. Настолько все залито всевозможными красками и грязью… И даже мои дети понимают войну не так, как я. Это объяснимо, но мне, например, странно, когда моя дочь не смогла вспомнить, кто такая Зоя Космодемьянская. А для меня молодогвардейцы, Александр Матросов… Они во мне были. Меня комсомольцем сделали молодогвардейцы. Я обманул райком и вступил в комсомол в 13 лет, приписал себе год. И мы ездили в райцентр в 25 километрах от нашего села. Мы получили билеты, а возвращались домой уже пешком. Пришли за полночь домой. Мать меня отругала, но потом попросила все-таки показать комсомольский билет. Увидела неверный год рождения и начала ругать снова.
Немцы
Я помню, как осенью 1941 года пришли немцы. Колхоз, конечно, готовился к тому, что придут. Что-то прятали, делили, решали, что надо сжечь, чтобы не досталось фашистам. Отец и «верхушка» села эвакуировались в октябре, уехали на восток. После этого мы его уже не видели, ни одного письма не получили. Под конец войны получили извещение о том, что отец пропал без вести в боях на Курско-Орловской дуге. Встречались мне люди, которые якобы его видели, лежали с ним в госпитале, но… Я потом долго искал его через газету. Безуспешно.
Когда пришли немцы, поставили свои машины, крытые брезентом, прямо к окнам нашего дома. В комнатах становилось сумрачно. На нас они почти не обращали внимания. Деловито таскали добротные ящики темно-серого цвета, тянули провода. Электричества не было, и я помню свечи, которые они зажигали. У нас в доме было старинное зеркало, в уголок его поставили портрет Гитлера. Так и оставили. Обычная военная работа… Нас с матерью и сестрой (ей было несколько месяцев от роду) заткнули в закуток возле печки. Однажды к нам подошел один пожилой немец. Попытался с нами поговорить. По-доброму, хотел дать шоколадку, но мать отказалась. Он рассказал, что у него погибли братья, а сам он _ арбайтер, рабочий. Что это не его война, не нужна она ему.
Немцы у нас не зверствовали. Не было этого. Пришли и ушли. Сначала одна волна, потом _ на отступлении _ вторая. Бои мы пережидали в погребе. Помню, как я вырыл в нем из песка морковку. Вкусная была… Еще картинка: бой, по берегам реки наши и немцы. Несколько дней мы сидели на этот раз в погребе у соседей. А вот перед этим нас всех собрали на улице и два немца куда-то все село поволокли. Женщины спрашивали, что, куда, зачем? А они только отвечали «ту-ту, ту-ту». Всем было известно, что отправляют в Германию. Загнали нас во двор, а оттуда выбегает офицер в галифе и нижней рубахе, кричит, мол, не до вас сейчас. Разогнали народ, мы обратно в погреб залезли. И вот когда уже начался обстрел, вдруг дверь открылась, и какой-то солдатик зашел и сел на ступеньке погреба. И просидел все время, пока воевали. Наверное, был румын, они особо под огонь не лезли… И вдруг взрывы стали все дальше и дальше, солдатик убежал. Стало тихо, старики выглянули, а никого и нет. Мы вышли, а во дворе _ гильзы, остатки мотоциклов, порох какой-то, как макароны… И тут появляются два наших бойца. Совершенно измученные, уставшие. Бабкам объяснили, что по селу не стреляли, что могли бы и «катюшами» ударить. Был октябрь 43-го… Для нас война закончилась, но долго была тяжелая полуголодная жизнь. Я с тех пор помню, как было обидно, когда наша армия оказывалась бессильна. Поражение за поражением… Бессилие, обида… Но как мы радовались, когда побеждали. Даже в кино. Помню, вскакивали с кресел, бросались в детскую атаку. Верили, когда нам показывали, как Сталин в белом мундире прилетал в побежденный Берлин. Не важно было, правда это или нет.
Я не понимаю, зачем сейчас нужно топтать память войны. Вот пишет один автор, что надо говорить о равной ответственности СССР и Германии в том, что началась война. Для меня это совершенно непонятно _ как можно вообще об этом говорить? Доказывать, что дважды два _ пять? Да, можно проводить параллели из политики фашистской Германии и диктатуры Советского Союза, но все это на поверхности, глубинно все по-другому. И начинали войну не мы. И наша ненависть началась, когда пролилась кровь. И пощады врагу не было. Мы не просили их в свой двор, где я нашел нацистскую каску с дыркой от пули. И получается, что мы были готовы к войне отечественной, но совсем не готовы к войне информационной.
Тыл и боль
В годы войны у нас первым секретарем обкома был Николай Патоличев. Это выдающийся государственный деятель, легенда. У него не хватило наглости (политика, конечно), чтобы встать во главе государства. Но он построил ВАЗ, КамАЗ, атомную промышленность. Его прислал Сталин в декабре 1941 года. Здесь Патоличев и пробыл до самого конца войны. Его организаторский талант позволил «примирить» два центра Челябинской области _ Челябинск и Магнитогорск. Как? Много было тех, кто пытался силой подчинить Магнитку, а она не подчинялась. Патоличеву дали на подпись директиву: «Мы требуем предоставить столько-то тонн стали в такой-то срок». Он взял красный карандаш и написал вместо «требуем» «уважаемые, просим». И отправил «указивку» с правкой. Это сразу наладило отношения.
Челябинск много, конечно, сделал для Победы. Танки Т-34, танки ИС, танки прорыва и атаки. А «катюши»… А сколько сотен предприятий пришлось разместить… Где-то находили какие-то бараки, какие-то гаражи. В одном из них _ на перекрестке улиц Васенко и Труда _ делали те самые «катюши». Ночами они выезжали по Елькина на железнодорожный вокзал. Семен Тарасов _ главный конструктор завода имени Колющенко _ рассказывал, что собрали на производство и подростков, и стариков, но никому не объяснили, зачем нужны эти «рельсы». Секретность соблюдали… К нему как-то приехал родственник. Дождались, пока жена ушла на кухню. И он рассказывает Тарасову, что видел на фронте «лавину огня». «Такое вот у нас оружие есть…» И на это оружии воевал челябинский главный архитектор Евгений Александров. Он описывал первые стрельбы. Им ничего не сказали, что это, как это… Потом связались по рации, назвали кнопку, которую нужно нажать. «Дым, пыль, в кабине дышать нечем», _ рассказывал Александров.
Челябинск удвоил население. Все потеснились. В Нязепетровском районе жили ленинградцы. Их вспоминают до сих пор как очень хороших людей. Ну а у нас… Я много работал в архиве Цинкового завода. Видел фотографии, как люди идут, не досыпая, не доедая… Без перерывов на обед… Я думаю, что именно в тылу наш народ надорвался. Слишком непосильными были эти годы. Потеряли мы духовную силу. И сиротство, и вдовство _ это не на годы, это на десятилетия. До сих пор социальные последствия войны я ощущаю."