Пожалуй, самой богатой и влиятельной семьей в Челябинске второй половины XVIII в. были Боровинские. В 1768 г. еще был жив старший Боровинский, Андрей, которому было в ту пору 70 лет. У него было три сына Семен, 26 лет, Иван 18 лет и младший – четырнадцатилетний Андрей. Старший, Семен Андреевич Боровинский, был ратманом, с 1767 года, то есть в 25 лет, он стал бургомистром и занимал эту должность до 1781 г. За заслуги во время пугачевского восстания награжден шпагой, а в первой «Обывательской книге города Челябинска», составленной в 1787 г., вписан как «именитый гражданин». В 1788 г. С.А. Боровинский, вместе со своим младшим братом Андреем сослан на поселение, за какие преступления – не выяснено, о дальнейшей их судьбе практически ничего неизвестно. Семен Боровинский похоже сумел начать жизнь на новом месте, о чем будет сказано ниже. Прямых потомков этих двух братьев Боровинских, по мужской линии, видимо, не осталось – один из домов С.А. Боровинского был куплен купцом И.Е. Ахматовым, второй достался по наследству среднему брату Ивану Андреевичу Боровинскому, дом старшего Андрея – отца Боровинских, перешел к внуку его жены, Натальи Михайловны, Семену Ивановичу Попову. Братьям Боровинским Семен Попов приходился братом по материнской линии.
Маленькая преамбула: К началу 1770-х гг. река Миасс промыла протоку вдоль левого берега, напротив места расположения моста, и образовался остров, существовавший до конца 1860-х гг. Это не современный Сад-остров – он образовался позднее, в середине XIX в. Сейчас на том острове, о котором идет речь, располагается северная, широкая часть моста по улице Кирова.
В 1773 г. воевода Исетской провинции удовлетворяет прошение купца Ивана Андреевича Боровинского и отводит ему в вечное и потомственное владение участок земли. Формально участок располагался на левом берегу реки Миасс, реально, к моменту отвода земли Боровинскому он располагался на острове, омываемом с правой стороны основным руслом Миасса, с левой – протокой. В документе записано так: «в здешнем городе Челябинске по течению реки Мияса по левой руке в мысу между тою рекою и старицею, а за Мияс реку едучи спускаясь с мосту на правой стороне от самой той дороги на восток до то место, где оныя река и старица соединились… просимое тобою место им Исаковым (землемером – Г.С.) свидетельствовано и меряно, по которой оказалось от моста до плотины (курсив мой – Г.С.) длиною 86 сажен; реки Мияса и по проточине вниз до соединения оной проточины с Миясом рекою по 100, по 50 сажен, да между оными рекою и проточиною в соединении 20-ть сажен». Старицей, как это ни странно, называли новый, ранее не существовавший, рукав Миасса, через который и вела плотина. Соорудить мост через этот рукав реки, за все сто лет его существования городские власти так и не собрались. В апреле 1779 года, та же провинциальная канцелярия, отводит Ивану Боровинскому участок, в одной версте от города, под постройку пильной и мукомольной мельниц. Довольно интересен тот факт, что в «Обывательской книге» на 1787 год Иван Боровинский как самостоятельный хозяин не указан, впрочем как и Андрей. Видимо, в «Обывательской книге» все дома записаны на Семена Боровинского, а Иван указан в составе его семьи. В другом документе, в 1788 году, Пильная мельница названа «пильной бургомистра Боровинского». Очевидно, при том, что жили три брата раздельно, реальным хозяином всего имущества являлся (или считался – что в данном случае одно и то же) старший брат Семен Боровинский. После ссылки Семена Андреевича и Андрея Андреевича, единственным представителем семьи Боровинских мужского пола в Челябинске, остался их средний брат, Иван Андреевич, – о нем, а точнее о жизненных перипетиях его семьи и о построенном им доме и пойдет дальше речь.
В 1795 год указано, что Иван Боровинский женат на дочери тобольского купца Абрама Шевырина Дарье, но детей у них еще не было. В 1811 году у Ивана и Дарьи Боровинских уже трое детей: старшему, Семену, было 14 лет, Ивану – 9 и дочери, Парасковье – 13 лет. Младшему из братьев, Ивану, предстояло унаследовать имущество отца и проблемы, с ним связанные.
В 1779 г. мясные лавки и скотобойню, располагавшиеся на западной окраине острова, подмыло половодьем. Семен Боровинский распорядился перенести лавки на место, отведенное его брату Ивану Боровинскому, позади строящегося двора: «подле обнесеннаго заплотом огороду и поставил внис к старице в самую линию огорода выняв заплоты настолко места сколко всеми шестию лавками занять может». В то время заплотом был огорожен весь участок Боровинского, по крайней мере, от моста до плотины заплот стоял. А лавки, перенесенные на зады дома, благополучно стояли там почти до середины XIX в. А дом, на задах которого были поставлены лавки – очевидно, один из первых трех каменных жилых домов в городе, на плане Челябы 1784 года он уже показан.
Поле деятельности Ивана Боровинского было довольно широко – он занимался розничной торговлей, содержал мучную и пильную мельницы (пильная мельница – это лесопильный цех, механизмы которого приводятся в действие водой – Г.С.), брал подряды на поставки соли. На соляных поставках он и погорел. Его напарник из Томска, которому Боровинский доверил обоз с солью, не довел его до точки назначения. Трудно сказать, что конкретно случилось, но соль была потеряна. После разбирательства, проходившего как на местном уровне, так и в столице, вышел указ Правительствующего Сената от 10 сентября 1801 г., предписывавший взять с челябинского купца «за растраченную соль» 8750 рублей и проценты «в пользу приказа общественного призрения» – 7860 рублей. Поскольку отдавать деньги Иван Андреевич не спешил, решением Московского суда на его имущество был наложен секвестр, попросту говоря, его конфисковали. Затем продали с торгов всякую мелочь: одежду, посуду, мебель, бытовую утварь. Здесь власти наткнулись на первый камень – последовало заявление Дарьи Боровинской о том, что среди вещей, проданных как имущество мужа, было немало ее приданого и прочих предметов, собственницей которых является она, Дарья, а вовсе не Иван. Боровинскому выдают опись его имущества, по которой производились торги, в которой он ставит пометки напротив наименования вещей. Часть имущества он записал как приданое своей жены. Но кроме всего прочего, всплывает имя его старшего брата, сосланного на поселение в 1788 г., – напротив некоторых вещей Иван Андреевич записал: «брата моего, пермского мещанина Семена Боровинского». Подробностей о старшем брате не известно, но ясно, что в 1805 г. он не добывал руду или не плавил металл где-нибудь на казенном поселении, а спокойно мещанствовал в губернском городе Перми. Вернемся к имуществу семьи Ивана Боровинского, вещи принадлежавшие жене и брату Боровинского, что были изъяты и проданы с чрезмерной поспешностью, были возвращены людьми, купившими их. Часть тех, кто купил с торгов неправильно конфискованное добро, возвратили его еще до составления упомянутой описи.
Далее пришел черед имущества недвижимого. Поразмыслив, городские власти решили не продавать секвестированный дом, а оставить его для городских нужд. Понять их можно – грешно упускать один из трех каменных домов (четвертый, купца И.Е. Ахматова, как раз строился), когда негде разместить «присутственные места», то есть официальные органы власти, как то полицейское правление, уездное казначейство, городническое правление, арестный дом и пр. В распоряжении города в ту пору имелся один из каменных двухэтажных домов, купленный в 1790 г. у купца Ефима Сапожникова. В этом здании размещался магистрат и городская дума. На все городские и уездные структуры места не хватало, и под их размещение арендовали частные дома. Упустить такой лакомый кусок городские власти не могли. Поэтому каменный двухэтажный дом был оставлен в распоряжении города, а вся земля с прочими постройками проданы с торгов в 1808 г. В дальнейшем Иван Боровинский выступает как лицо неимущее, собственности на нем не числится, никаких сделок он не заключает. Ему и нельзя, поскольку находится под секвестром и проценты «в пользу приказа общественного призрения» все еще не выплачены. Поэтому Иван Андреевич официально сидит на иждивении жены и взять с него на погашение этих самых процентов буквально нечего. В дело вступает (уже не в первый раз) его жена, Дарья Боровинская, или как записана во многих документах – «Боровинскова». Первым делом решается вопрос с проданной с торгов землей. Как свидетельствовал впоследствии купец Семен Попов: «В прошлом 1808 году куплен мною был с аукцыону в числе протчего строения описаннаго у покойнаго мещанина Ивана Боровинскаго за казенный иск, при каменном ево Боровинского доме, во флигеле деревянной дом о четырех жилых покоях, под ним кладовой анбар и два анбара ж, вверху два кладовых анбара, На дворе изба черная с сеньми, баня одна, конюшен две, за 409 рублей… в следствие ж оной во флигеле дом и все протчее строение значущееся в том указе продал я (в котором году не помню) мещанке Дарье Боровинсковой». Таким образом, практически вся земля, кроме той, что была под каменным домом, вернулась семье, но формально к Дарье Боровинской, а не к ее мужу. В последующие годы в «Обывательских книгах», хозяйкой значится именно Дарья, а Иван проходит как ее, хозяйки, муж. В 1817 г. Дарья Абрамовна Боровинская так же записана хозяйкой, но уже вдовой. Наверное стоит напомнить, что купец 3-й гильдии Семен Попов, так удачно купивший землю и продавший ее жене бывшего хозяина, был двоюродным братом Ивана Андреевича Боровинского.
Тем не менее, каменный дом, собственно сердце усадьбы, как писали в документах – «принадлежал казне». И все же у Ивана Андреевича оказались немалые связи. Помощь Боровинскому пытались оказать люди, возглавлявшие Оренбургскую губернию. Уже в 1806 г. губернское правление выходит в Сенат с предложением списать Боровинскому долги по уплате процентов. Затем то же правление обращается в Сенат с подобными же предложениями в 1828 г., 1829 г. и 1830 г. Инициатором обращений в Сенат в последних случаях выступал военный губернатор – первое лицо в Оренбургской губернии. Ответа из Петербурга не последовало. Каменный дом, конфискованный у Боровинского, в это время использовался для размещения присутственных мест. В конце 1820-х гг. дважды предпринимались попытки продать его с торгов, но желающих купить каменный двухэтажный особняк за 1200 рублей не нашлось. В конце концов, губернское правление, опять таки с подачи военного губернатора, 31 марта 1832 г., принимает решение: «а как открывается ныне, что означенной дом Боровинскаго занимаем был Челябинскими присудственными местами и тюремным замком и денежною кладовою, но за какую плату и сколько всего приобретено доходов, о том сведений не имеется, а потому, предписав Челябинскому городничему, чтоб он описанный Боровинскаго дом с вырученными по настоящее время доходами, сдал немедленно в ведение Челябинскаго городоваго Сиротскаго суда, а сему последнему велеть по принятии дома сохранять оный от разрушения и извлекать чрез отдачу его в наем доходы, поступая с сими, последними, по правилам законным, о распоряжениях же своих по сему донести». Итак, дом передан в ведение Сиротского суда, который впредь и должен распоряжаться им, оберегая от обветшания. Но с чего вдруг генерал-губернатор вспомнил о деле Боровинского, которого он никогда не знал, кто подтолкнул его? – Дарья Боровинская, она постоянно допекала власти разного уровня, требуя решения вопроса о доме в пользу семьи Боровинских, затем к этому «семейному делу» подключился сын, Иван Иванович Боровинский. Получив в свое распоряжение дом, Сиротский суд организовал составление своего рода «Акта технического состояния» – чиновник городского магистрата Василий Романов составил опись дома. Приведу большую часть этого документа, составленного более полутора веков назад:
«Дом каменный состоит в 3-м квартале города Челябинска под № 387-м, на левой стороне реки Мияса подле мосту городскаго, дву этажный, крыт тесом. Но крыша от гнилости очень ветха и от того бывает во многих местах течь, в длину на 18-ти, в ширину на 24 аршинах.
В НЕМ ПОКОЕВ
В первом этаже к западной стороне два жилых покоя, в коих 8-м окон с ветхими и весма поломанными окончинами (переплетами – Г.С.), чрез сени к востоку две комнаты: в 1-й содержались арестанты, а во второй хранилась денежная казна (курсив мой – Г.С.), в них двои двери на крючьях и петлях железных, у одной комнаты железная полоса для запору дверей, четыре окна с железными решетками и весма ветхими и поломанными окончинами, одна кирпичная печь, полы ветхие, из сеней во вторый этаж ход.
Во втором этаже семь жилых покоев, один чулан и одни сени, во оных десять дверей столярной работы поломаны на шалнерах, четыре печи и один камин кирпичные, но по ветхости следует оные вновь зделать, осьмнадцать окон с окончинами в коих стекла все выбиты, потолки от течи погнили и начинают валится, к полуденной стороне балкон на деревянных столбах покрыт тесом, но крыша ветхая.
Оный дом оценен в тысячу двести рублей.
Но доходу сей дом никакого не приносит».
За четверть века использования под размещение различных казенных учреждений дом довели до плачевного состояния, при этом город ничего не получил за аренду помещений в доме «принадлежащем казне», а точнее, городу. Естественно, Боровинским было нелегко наблюдать, как их дом постепенно приходит в упадок, и хотя пользуется им множество людей, до его ремонта никому нет дела. Надо помнить, что, будучи собственностью города, дом как и прежде, располагался на территории усадьбы Боровинских, образуя вместе со всеми остальными постройками, замкнутый двор. Это хорошо видно на плане Челябы 1819 г. В конце концов, где-то в 1840 г. каменный двухэтажный дом был возвращен сыну покойного Ивана Андреевича Боровинского – Ивану. Усадьба вновь обрела завершенный вид.
Параллельно истории с домом, развивалась интрига вокруг двух мельниц Боровинского, расположенных на выгонной земле г. Челябинска. Для того, чтобы было понятен смысл конфликта, о котором пойдет речь дальше, надо немного углубиться в историю вопроса «город и пригородные земли». Вскоре после образования Челябинской крепости, в 1743–1744 гг., к ней, как и ко всем другим, вновь построенным крепостям, были отмежеваны участки земли для нужд населявших их казаков. Эти участки имели вполне солидные размеры – по 10–15 верст радиусом, в реальности отведенные земли могли быть гораздо больше. Так, земли Челябинской крепости доходили на юге до уровня оз. Бектыш, а на севере заканчивались у оз. Тишки. Эта территория находилась в общем пользовании сначала всех жителей Челябинской крепости, а позже города Челябинска: казаков, купцов, цеховых, позже мещан. Так продолжалось до конца XVIII в., когда была отмежевана выгонная земля города, которая занимала пространство на две версты в стороны от границ жилой застройки. Выгонная земля находилась в распоряжении города, а остальные территории, ранее нарезанные крепости, оставались в ведении казаков. В 1785 г. было утвержден Екатериной II «Городовое положение» – свод статей, регулирующих жизнь города – в том числе и использование выгонных земель. Выгонная земля Челябинску была нарезана не ранее 1798 г. Участок, отведенный в 1779 г. Исетской провинциальной канцелярией Боровинскому под пильную и мукомольную мельницы, после проведения в 1798–1799-м гг. Генерального межевания, оказался на выгонной земле. В 1800 г. городская дума предъявила купцу счет в 200 рублей «за застроенную в дачах городских мукомольную и пильную мельницу, а равно за рубку им каждогодно на укрепление плотины чащи (веток – Г.С.), выпахание дерну, кошение травы и заготовление в немалом количестве сена, равно и произведение хлебопашеств, с самаго начала существования городскаго положения». Кроме того, ему вменялось ежегодно платить за использование городской земли по 30 рублей. Неизвестно, решилась бы городская дума предъявлять Боровинскому такие требования, если б он по прежнему был «на коне», однако в тот момент он явно попал в опалу. То, что дело о взыскании с Ивана Андреевича денег за утерянную соль решалось на уровне Сената, а не было закрыто, явно подтолкнуло городские власти к конфликту. Кроме неуплаты арендных денег, купцу вменялся в вину сам факт строительства мельницы вблизи города, поскольку якобы «прорыв реки Мияса… ни от чего инаго происходит как от потопления взнятою (поднятою – Г.С.) на мельнице водою». Имелся в виду второй, северный рукав реки, который огибал с севера остров, на котором располагался дом Боровинского. Обвинение было явно надумано, поскольку рукав этот существовал еще в 1773 г., то есть до отвода земли под мельницу. Боровинский отбивался от требований думы около десяти лет, из дела не понятно, заплатил ли он требуемые думой деньги, но в 1817 г. за Дарьей Абрамовной Боровинской числились, кроме усадьбы в городе: «…мукомольная о двух подставах мельница и пильная, при ней дом деревянный о 4-х жилых покоях, 2 анбара, 1 погреб, конюшна, сарай, малая изба, кузница и угольница, две бани, мыльная, два огорода…». Располагалось все это вниз по течению Миасса, от города в полутора верстах. Разнобой в указании расстояния от города в разных документах вполне возможен – расстояние напрямую одно, а по течению реки несколько большее.
Любопытный момент: кроме двух мельниц и построек при них, за Боровинским был еще большой участок пахотной земли и пастбищ, рядом с мельницами. Потребовав с Ивана Андреевича деньги за использование городской (выгонной) земли, дума одновременно решила продать с торгов право пользования пашней и покосами Боровинского. Городничему послали письмо с предложением организовать торги. Ответ городничего гласил: «по таковому оной градской думы присланному сообщению, о вызове желающих взять занимаемое челябинским купцом Иваном Боровинским по течению реки Мияса угодий: сенокосные места и пашенную землю в оброк, мною публика учинена, но токмо по оной никого желающих не оказалось, о чем оная градская дума и благоволит быть известна». «Учинив публику», то есть сделав публичное объявление о предстоящих торгах, городничий констатировал, что желающих арендовать землю не нашлось. Видимо население города было не готово конфликтовать с Боровинскими.
В середине XIX в. начинается новая эпопея усадьбы Боровинских. В 1838 г. Николай I утвердил проектный план на город Челябинск. По этому плану, на том месте, где располагался двор Боровинских, была запроектирована площадь для продажи сена и дров. Боровинские начали отстаивать право на земли, полученные Иваном Андреевичем в 1773 г. в «вечное и потомственное владение». В 1873 г. внук Ивана Боровинского выносит на общий сход жителей Челябинска вопрос о своей усадьбе. Собрание домовладельцев Челябинска решило по заявлению купеческого сына Николая Ивановича Боровинского – показанную на существующем проектном плане Челябинска площадь для продажи сена и дров перенести туда, где в момент составления общественного приговора и происходила торговля сеном, хлебом и дровами (т.е. на левый берег р. Миасс), поскольку участок, на котором предполагалось по плану разместить указанную торговую площадь, указом Исетской провинциальной канцелярии от 14 апреля 1773 года за № 1661 был передан в вечное и потомственное владение деду заявителя Ивану Боровинскому и он реально находится в частной собственности и застроен частными постройками.
Итак, спустя 100 лет после отвода Исетской канцелярией участка в вечное и потомственное владение Ивану Боровинскому, пережив секвестр имущества, вернув себе, пусть не сразу, всю усадьбу, его внук добился подтверждения своего права на земли, полученные дедом. Боровинские проявили незаурядное упорство, живучесть, изворотливость. Очевидно, их сложно считать образцами добродетели и безусловными примерами для подражания, но то, что это одна из самых колоритных и ярких семей в истории Челябинска, сомнений не вызывает.
А дом стоял долго...
На фото - мост через Миасс, справа - усадьба Боровинских. Остров даже в документах иногда называли "Островом Боровинского", а набережную на острове - "набережной Боровинского". Берег облицован диким камнем.
Фото 1960-х гг. построен новый мост, новая набережная, а дом стоит... Перед революцией он был перестроен - каменный второй этаж убрали и на его место "водрузили" деревянный, бревенчатый. Снесен дом был, осевидно к 1986 г. Тогда, под юбилей убрали много "старья", которое "портило" облик города...