Ганна Ефимовна Погудина ушла из школы за год с небольшим до моего поступления в нее. Она была директором нашей школы с 1943 по 1952 и с 1962 по 1964 год, проработав в школьной системе 48 лет, в том числе 30 лет - директором. Она связана не только с моей школьной жизнью, оказав сильное влияние на моих учителей, но и - причудливым образом - с миром моего дворового детства.
Передо мною - фотография красавицы среднего возраста: огромные серые глаза, темные брови вразлет, точеный правильный носик, очаровательный контур ярких губ, высокий лоб под роскошными волосами, забранными назад. То, что я знаю о ней, почерпнуто из юбилейных газетных статей к ее 90-летию, из конспекта разговора с ней И. Ф. Бородаенко и А. А. Кирилловой, посетивших ее в юбилей, а также из рассказов Ирины Федоровны [Бородаенко].
Г. Е. Погудина родилась в 1903 году в казачьей семье, на принадлежавшем ее деду хуторе Погудино Еткульской станицы в Челябинском уезде. В девять лет Ганна уже боронила землю, в пятнадцать, когда мужчины воевали друг с другом на Гражданской войне - пахала. Зимой ездила в лес за дровами, летом косила траву. В 20-х годах родителей раскулачили и выселили с хутора. В конце 20-х, будучи учащейся техникума в Тюмени, она заболела туберкулезом в открытой форме и была выселена из общежития. Поставивший диагноз врач сокрушенно покачал головой: «Жаль, погибнет красивая девочка,- и дал совет усиленно питаться.- Если хотите выжить, выходите замуж за нэпмана». Он же познакомил Ганну с выходцем из семьи сибирских золотопромышленников, породнившихся со знаменитыми русскими предпринимателями Морозовыми. «Нэпман», видимо, влюбился без оглядки в красавицу, которая была намного моложе его. В Москве у него осталась жена, которая, зная о Ганне, тем не менее, материально поддерживала мужа. Как рассказывала Г. Е. Погудина в начале 90-х годов, в 1930 году ее супруг, прекрасно образованный инженер, «буржуазный специалист» в большевистской терминологии, который еще при жизни Ленина работал на заводе Автомобильного московского общества, был обвинен по громкому делу Промпартии. По одной версии, он был арестован в Москве, по другой - в Джетыгаре, куда уехал с Ганной. Она осталась с маленьким сыном Игнатом на руках, без средств к существованию и возможности устроиться на работу. Знакомые от нее отвернулись. В течение двух лет она с места на место следовала с маленьким сыном за арестованным мужем.
Идентифицировать мужа Г. Е. Погудиной не представляется возможным. Некрасов - так она звала его в 20-х, так называла его, рассказывая о своей жизни в связи с 90-летним юбилеем. Может быть, это был один из 15 тысяч инженеров, уволенных и частью репрессированных вслед за Шахтинским делом и делом Промпартии? А может, это был Н. В. Некрасов, бывший лидер левых кадетов, депутат 3-й и 4-й Государственных дум, министр путей сообщения Временного правительства, автор декрета об объявлении России республикой? Он тоже получил инженерное образование, был на четверть века старше Ганны, некоторое время находился за границей, в двадцатые годы работал в Москве и в 1930-м был репрессирован - правда, по другому громкому делу, делу ЦК РСДРП(м). Так и подмывает вплести в ткань «маленькой», семейной истории, фигуру из истории «большой». Впрочем, биографии представителей российских образованных слоев пестрят совпадениями: пертурбации русской революции и советских экспериментов уровняли известных и безымянных, «великих» и «маленьких»...
По неточным сведениям, бывший шофер мужа тайно вывез ее с ребенком в поселок Бреды Челябинской области. Затем, по-видимому, она поселилась в Челябинске, где работала учителем истории и в 1941 году окончила вечернее отделение пединститута. Здесь ее поддерживал, рискуя репутацией, другой мужчина - энергетик, занимавший высокую должность. Она покинула его во время войны.
Вероятно, красота и внутренняя сила даже в самых тяжелых для Г. Е. Погудиной ситуациях завораживали тех, кто принимал решение о ее дальнейшей судьбе - мужчин. Однажды в 30-х годах, когда она приехала в Караганду навестить сидящего в лагере мужа, маленький Игнат чуть не погиб от дизентерии. Кто-то из лагерных начальников привез московского профессора, курировавшего высокое карагандинское начальство. Тот определил лечение, невозможное в лагерных условиях: его основу должно было составлять регулярное питание сливками и яйцами. И - бывали и такие чудеса - ребенка спасли: к бараку, в котором он находился с матерью, привезли необходимые свежие продукты.
Сталинский СССР был страной абсурдных несуразиц: до 1953 года Ганна Ефимовна была обязана ежемесячно отмечаться в НКВД (КГБ) как неблагонадежная - будучи директором школы, при которой и жила. «На учете была до смерти Сталина,- сказала она И. Ф. Бородаенко и А. А. Кирилловой.- Как меня держали, такую "преступницу", директором?»
Ее не уволили из школы и не отстранили от должности директора, даже когда она вместе с пятнадцатилетним сыном оказалась на скамье подсудимых. После того как ее жилье в школе дважды обворовали, она из школьного кабинета взяла для самообороны» мелкокалиберную винтовку. Сын, играя ставшим доступным оружием, нечаянно легко ранил какую-то женщину. Игнат был условно лишен свободы на пять лет, Г. Е. Погудина - на три. В 1952 году, несмотря на «неблагонадежность», учет в органах и судимость, ее приняли в члены КПСС, до 1953 года она получила несколько правительственных наград - три медали и знак «Ударник Сталинского призыва».
В середине 40-х Ганну Ефимовну захватило большое взаимное чувство. В нее влюбился женатый мужчина, отец ее ученицы - главный инженер завода транспортного машиностроения (в 1947-1952 годах - его директор) Владимир Сергеевич Ниценко. И Ганна Ефимовна стала отстаивать свое право на свободу и счастье - вопреки прессу полицейского и партийного контроля - самым женским способом: в 43 года она забеременела и тайно выносила ребенка. В начале 90-х Ганна Ефимовна вспоминала: «В райкоме спрашивают: "Что-то пополнели странно". А я так про себя радостно думаю, что шесть месяцев беременности, ничего не сделают».
Когда начальству стало ясно, в чем дело, возмущению не было предела: «Директор - и забеременела. Вы понимаете, что Вы школу позорите?» Или: «Мало того, что на учете, так еще родила ребенка!» Ганна Ефимовна отбивала все попытки усовестить ее: «А я брата Игнату родила, первому сыну моему».
Ирина Федоровна рассказала мне трогательную историю, которую теперь невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть - ее участников нет в живых. Но она без зазора вписывается в полную испытаний и чудес жизнь Г. Е. Погудиной. Она так красива, что хочется в нее верить. Я живо представляю себе: ясное раннее утро, ведомственная квартира на четвертом этаже с зашторенными окнами, выходящими на улицу Свободы. Сюда, к В. С. Ниценко, переехала Ганна Ефимовна. Владимир Сергеевич сдерживает радостное возбуждение, ждет, когда проснется Ганна. Он приготовил ей подарок, какой может придумать только талантливый человек. Когда она проснется, он - советский производственник, участник Гражданской войны, танкостроитель, скульптор, художник, скрипач, поэт - нежно обнимет за плечи еще сонную любимую женщину, бережно подведет к окну, выходящему на западную сторону. «Это - для тебя»,- голос пресечется от волнения. И раздернет шторы. Свет на мгновение ослепит Ганну, а затем... затем она увидит в скверике под окнами фонтан: черно-белого аиста - птицу, приносящую женское счастье - с грациозно изогнутой шеей и гордо поднятой головой, с красным клювом, направленным в небо. Того самого аиста, вокруг которого мы детишками будем копошиться в 60-х...
Незадолго до отправки книги в печать челябинский краевед В. Г. Борисов подтвердил эту историю, правда, в несколько иной версии.
«Галина (так в тексте - И.Н.) Ефимовна Погудина... вспоминает, как однажды вышивала она аиста, и это увидел Владимир Сергеевич. Вскоре Галина Ефимовна заболела и пролежала в больнице больше месяца. когда выписали, увидела "аиста" перед домом» (Борисов В. Г. "Директор и художник").
Как следует из этой же публикации, когда в 50-х годах городские власти в связи с расширением улицы Свободы решили перенести фонтан к зданию горисполкома, управляющий домом номер 139 на свой страх и риск переместил фонтан во двор. Через пару дней фонтан уже действовал. Власти вынуждены были отступить.
Они были счастливы. Ирина Федоровна, закончившая 121-ю школу в 1954 году, помнит, как девчонками они в восхищении заглядывались на директора - ослепительно красивую женщину в бархатном платье, выделяющуюся на фоне учительниц в более строгих синих «нарядах», перешитых из выданной казенной железнодорожной формы и украшенных самодельными белыми воротничками. Ганна Ефимовна и Владимир Сергеевич проживут в гражданском браке всего несколько лет, до его внезапной смерти от инфаркта. Но и через сорок лет она будет повторять: «Любила его очень...»