Пролог про лог
Рассказ о том, как был открыт Ситников лог, "впадающий" в Челябинск
Сразу за Шершнями, там, где (давно ли?) цвели уникальные сады, хранившие в себе генетический фонд выведенных у нас яблонь, груш, слив и других фруктовых деревьев, и еще дальше, где прежде нас сопровождали только беспокойные чибисы, теперь - термитное скопище особняков. Из груд глиняных грунтов поднимаются красный кирпич стен, черепица и профильный лист кровель, купола и башни особняков.
Давно ли за деревней Шершни лог "скучал" в тишине и безлюдье, предоставленный самому себе... А теперь Челябинск выплеснулся вдоль его левого берега далеко от городской черты - до Карпового пруда и дальше, все ближе к Кременкулю. [...]
Над хвостовыми отмелями Карпова пруда через лог переправляются четыре ЛЭП. Между железными и бетонными опорами на стеклянных гирляндах тяжело провисают провода - то один, то пара, то три провода, треугольником. Под этой, последней, самой, надо догадаться, мощной линией не смолкает сухой треск разрядов.
В логу еще лежит тяжелый грязный лед. Его обтачивают студеные ручьи. Тут же, у льда, смородина распускает почки. Подержался за веточку - и запах смородины остался на пальцах. [...]
У дороги - светлая рощица тонких стройных березок, среди них одна сосенка, а вокруг сосенки полянка с южным склоном - вся желтая от мать-и-мачехи. Ее лучистые цветки взахлеб радуются весне, и потому золотистая поляна беззаботно весела, в ее солнечной песенке нет ни одной грустной нотки. А грустные нотки, они звучат в тонких, милых переливах овсянки.
Заброшенный прудик. Тут мы всегда останавливаемся, чтобы попить чайку. На плотинке и вдоль берегов возвышаются огромные старые вербы. Иные из них наклонились к воде, иные рухнули в воду. Сам прудик обмелел, заилился, засорился. Никакая рыбешка не плеснет в застоявшейся воде, которая к осени покрывается ряской.
[источник: Panoramio]
Этот прудик - символ ухода, медленной отрешенной старости, некогда мощной, но теряющей силы, слабеющей жизни. [...]
Много раз мы бывали здесь. Во все времена года. То пешком, то на лыжах. В начале лета обычно навещали тайный островок редких, исчезающих орхидей - венериного башмачка. Приходили посмотреть, как просыпается или как увядает природа, послушать птиц, подышать воздухом. А лог... А прудик... И мысли не было что-то о них знать. Их названия? Ну, лог, ну, прудик... Наверное, они безымянные... Мало ли таких...
Однажды нам стало стыдно: нам неведомо даже имя лога, к которому пристрастились. А любимый нами прудик? Наверняка и у него есть имя.
Опыт жизни подсказывает: среди сотен или тысяч, которые скажут: "Не знаю", обязательно есть один - знающий. Его надо найти. И мы его нашли. Это Юрий Завьялов. Он живет в Кременкуле, точнее, рядом, в поселке Садовый.
Вообще-то Юрий родился и вырос в Челябинске, но "корни" его - кременкульские, и с детства он наезжал в Кременкуль, подолгу жил у бабушки, а когда рядом, в поселке Садовый, познакомился с девушкой Надей и после службы в армии женился на ней, то и сам перебрался из города в деревню.
Краеведение Завьялова началось с рассказов бабушки, с вопросов к отцу, со страсти к рыбной ловле и охоте. Бабушка рассказывала Юрию, что с молодых лет она помнит о... землетрясении, которое случилось в окрестностях Кременкуля: она наливала из самовара кипяток и из-за толчков ошпарила руку. Старожилы помнят и о том, что в 30-е годы на северо-восточном берегу озера выступило огромное маслянистое пятно, а пойманную в том месте рыбу нельзя было есть из-за запаха нефти. А уже после войны, говорили, там же вдруг забил фонтан воды, который пульсировал два-три дня.
Узнав, что дед Николай был завзятым старателем и имел способность угадывать кварцевые жилы, Юрий принялся изучать историю старательского дела на Градском прииске, на Золотой горе, вникать даже в геологические тонкости рождения месторождений золота. А озеро, на котором с детства рыбачил, и окрестные леса и болота, на которых охотился, он знал "по жизни", из своего опыта, который подкрепил, работая лесником.
Юрий Завьялов и открыл нам имя "нашего" прудика: в Кременкуле его зовут Ситниковским. Значит, был некто Ситников?
- Да, был, - сказал нам отец Юрия Михаил Николаевич, - казак у нас в деревне. Я его помню пацаном. У нас ведь прежде каждому казаку отводились угодья. Был, к примеру, лес Шелехова, было Хреново болото, было поле Ситникова. Рядом со своим полем Ситников перегородил ручей в логу и набрал воды.
А логу имени не было, пока сам Юрий не назвал его Ситниковским, что вполне обоснованно.
Лог... Если разобраться, обыкновенный лог имеет свою историю, свое "лицо", свои достопримечательности, свои тайны и, может быть, свою судьбу. Ситников лог - не исключение.
Лог - это что? Это две наклонные плоскости, два склона, которые сходятся ребром. Если поток воды не "автор" лога, то, безусловно, его "соавтор". Изначально, наверное, вода нашла в рельефе ложбинку, уклон, пусть и самый малый, чтобы проложить себе русло и "выточить" долину. Лог - это ручей, у которого не хватило сил стать притоком реки. Но даже и сухой лог хотя бы раз в году, по весне, превращается в полноводную реку. [...]
Теперь, когда мы кое-что знаем про Ситников лог, пойдем вдоль него обратно, от "истока", чтобы увидеть его другими глазами. Он берет начало из Пяди, а Пядь - это обширное болото в километре от озера Большой Кременкуль. Вообще болото Пядь - тема отдельная, достойная отдельного рассказа. Например, о тех временах, когда здесь прятались косули и гнездились журавли. Пядь, она много чего знает, а не скажет. Да никто и не спрашивает. Одна из ее тайн: откуда она берет воду, чтобы отдавать логу (и реке Миасс)? Но, увы, на "Пядь земли нашей", как всегда, у нас нет времени...
Прячась в ивняках, ручей вскоре разливается прудом, который мы нарекли Поливальным. Поле рядом с прудом Юрий назвал Оржеховским. Не так давно оно было огорожено, в ограде стоял вагончик, над овощными грядами ходила, раскинув крылья, дождевалка, к которой по трубе подавалась вода из пруда. Прудовой воды часто не хватало, поэтому на берегу была пробита скважина. На этом поле лаборатория института плодоовощеводства и картофелеводства по заказу совхозов испытывала технологии выращивания овощей. Возглавляла лабораторию кандидат наук Татьяна Ефимовна Оржеховская. То было время безудержных перемен, неистового отказа от всего, что имели. Не пригодились на селе и новые технологии. Институт вынужден был закрыть лабораторию. Оржеховская умерла, оставив (надолго ли?) свое имя полю...
Нельзя не упомянуть, что у Поливального пруда растут высокие, едва ли не в три метра, и толстые, в две руки, борщевики, распустив зонты в полметра диаметром. Это впечатляет. А вообще, если хотя бы скороговоркой сказать о флоре, то перечислю, что под березами и осинами лога встречаются обычные для наших мест кустарники - смородина, черемуха, шиповник, боярышник, вишня. Весной сырые берега усыпаны калужницами, купальницами. Ближе к лету и позже набирают цвет таволга, купена, вороний глаз, рогоз и редкий венерин башмачок. Все реже попадается и сарана.
Ниже Поливального пруда лог раскрылся и посветлел от берез. Несколько лет назад здесь случился странный пожар.
- Я тушил его четыре месяца, - вспоминает Юрий Завьялов, в те годы лесник. - Там полметра торфа. Внизу он горит, прогорает, деревья падают, а сверху зеленеет трава. Только ночью светятся огоньки, прозрачные, как у спиртовки. Когда я привел пожарных, они удивились: а где пожар? Но когда один из них выстрелил водой из брандспойта в траву, оттуда вырвался горячий пар и обжег его. [...]
Место, где лог пересекают четыре ЛЭП. Прежде мне и в голову не пришло бы доискиваться, откуда и куда опоры тянут провода. Теперь же мне интересно знать все, что касается лога. Выяснилось, что опоры шагают от Южноуральска, от тамошней ГРЭС. В районе Шагола у электричества "пересадка": одни линии повернут к Челябинску, а другие направятся к западу, чтобы войти в контакт с единой энергетической системой. Не хочешь, а вспомнишь Анатолия Чубайса: по его реформе из всего электрического хозяйства у государства останутся только эти ЛЭП.
Вы, разумеется, не знаете, что Карпов пруд принадлежит Российской академии наук. Если конкретно, то Челябинскому институту плодоовощеводства и картофелеводства. Надо сказать и о том, что Ситников лог петляет среди "академических" земель, на которых ученые-селекционеры выращивали свои сады. Даже и Золотая гора не столько золотая, сколько фруктовая: на ее южном склоне были разбиты сады и ягодники. Челябинск отнял у ученых две тысячи "фруктовых" гектаров и вырубил на них сады под застройку. Особняки можно было бы "отодвинуть" от города километров на пять - ведь их владельцы добираются до своих хором не на общественном транспорте. В этом случае академические сады можно было бы оставить внутри города. Так, как это сделано в Москве с землями Тимирязевской академии. Увы, наше провинциальное мышление до таких оригинальных решений не возвышается.
Карпов пруд институту уже не нужен: нечего поливать. У него хотят взять пруд "за так", а он не отдает: время-то, однако, рыночное...
Имя Карповому пруду дали карпы: водоем был "закарплен". Но случился заморный год, дохлую рыбу выбросило на берег - интерес к карпам пропал. А имя осталось.
Рассказ о Ситниковом логе закончу его геологическим прошлым. Территория к западу от Шершней - это то, что осталось от гор, которые тут громоздились до кайнозоя, а это более 100 миллионов лет назад. Древние моря "срезали" горы, выстелив равнину, правда, не такую плоскую, как недальняя Западно-Сибирская низменность, и повыше ее метров на сто. Вообще породы здесь кристаллические, глубинные, излившиеся. То есть из лав и магм. Как бы первозданные. Лавы и магмы палеозоя (сотни миллионов лет назад) дошли до нас в виде гранодиоритов, которые очень часто уже не камень, а дресва, покрытая слоем глины.
Важная деталь: лог пересекает тектоническая линия - разлом, который тянется от Градского прииска до Бутаков и дальше к югу как раз вдоль четырех ЛЭП, которые перешагивают лог по "хвосту" Карпова пруда. Разлом на местности никак не проявляет себя, но именно благодаря ему в гранодиориты пробились кварцевые жилы, содержащие золото, мышьяк, вольфрам (и даже вроде бы платину).
В свое время (век назад и даже ранее) в логу к западу от Шершней Иоанно-Богословский прииск добывал сначала рассыпное, а затем и рудное золото, пробив десять шахтных стволов и очень много шурфов, дудок и разрезов. И до сих пор эта территория выглядит изрытой, исковерканной отвалами, котлованами и провалами.
Рядом - гора, известная как Золотая. Как-то мы с Куклиным пересекли гору и удивились ее сырости. На ней много осинника. Сплошные вишенники. Купены, хвощи, осоки - флора, предпочитающая сырость. А удивляться нечего: гора-то покрыта жирной красной глиной, допустимо, что вся она из глины, а глина, как известно, держит влагу. И то надо сказать, что по сути Золотая - и не гора вовсе, а склон, с двух сторон выбранный логами, Сорочьим с севера и Ситниковым - с юга.
Да, конечно, этот мой рассказ - всего лишь пролог про лог. А сколько таких логов и всяких других географических пятен на нашей земле? ("Челябинский рабочий", 04-01-2003</span>)
Ситниковы. Возвращение
С безымянным логом, оказывается, связаны судьбы многих наших земляков
Вдруг звонок.- С вами говорит Полина Григорьевна Гавриленко, в девичестве Ситникова.
- Я слушаю вас.
- Недавно вы писали о прудке, так это наш прудок.
- Простите, чей "ваш"?
- Ситниковых. Моего деда, моего отца, его братьев. Нас было много, Ситниковых.
Я не думал не гадал, что откликнется кто-то из Ситниковых, и потому не был готов к звонку из, казалось бы, давно ушедших времен.
- Теперь понятно. Я к вам обязательно приеду, и мы поговорим обо всем подробно. [...]
За окном зимний вечер набирал синеву, когда передо мной предстали Полина Григорьевна и ее муж Михаил Семенович. Когда мы расположились кто где, я сказал:
- Полина Григорьевна, откуда хотите, оттуда и начните.
- Начну с деда. Мой дед Сидор Андреевич Ситников прожил сто три года. У него было три сына - Григорий, мой отец, Степан и Герасим. У всех были большие семьи. И все владели землей по обеим сторонам лога, как раз вокруг того прудка, который они же и запрудили. В моей памяти осталось, как мы, ребятишки, бегали по слани. А старые ивы тогда были кустиками.
- У прудка были какие-нибудь строения, хотя бы избушка?
- Нет, ничего не было. Мы туда приезжали на телеге рано поутру и уезжали на вечерней заре. Родители работали весь день в поле. Не помню, чтобы они обедали. Так, хлеба пожуют с молоком и снова в поле.
- А в поле что?
- Пшеницу сеяли, овес. Огороды были около дома - картошка, свекла, редька, морковь и прочее. А в логу - только хлеба.
- Была лошадь, инвентарь?
- Да, лошадь. Сабан был, плуг. Борона. Была общая у всех Ситниковых молотилка, ручная. Сеяли тоже вручную. Женщины жали, вязали снопы. Еще была веялка. А мололи зерно на жерновах. Не помню, чтобы возили на мельницу. Степан, может быть, и возил.
- Он был побогаче?
- Да. У отца в помощниках был один сын, а у Степана их было пять.
- Взрослые пахали-сеяли, а детишки...
- А мы весь день бегали по лугу у прудка. Помню, утят гоняли - не диких, а домашних.
- Купались?
- Нет, тогда не было принято. Воду брали, варили на костре картошку. Или уху - в прудке разводили карасей. А вокруг было много ягод, грибов.
Михаил Семенович:
- Молодые годы я тоже провел в Шершнях. Рано пристрастился к охоте. В те годы в логу было много уток, гагар. Перепелки. Рябчики. Лоси, козы...
- Полина Григорьевна, а потом что?
- Потом нас разорили. Все три дома Ситниковых в Шершнях отобрали, а нас в 1930 году выселили. В телячьих вагонах с зарешеченными окошками увезли на север Свердловской области. Все у нас отняли. Полуголых выбросили из дому. Помню, мама, чтобы согреть меня в вагоне, накрывала юбкой.
- А почему вас раскулачили?
- Потому что отец отказался вступать в колхоз.
- И долго пробыли вы в изгнании?
- В Шершни вернулись уже после войны. Характерный факт тех лет. У меня был сводный брат Фома. Папа второй раз женился, овдовев в 33 года. А матери было семнадцать. Она жила в батрачках. Кстати, раскулачивала нас родня, муж маминой сестры, был такой Василий Яковлевич Зудихин, местный коммунист. Наша мама Наталья Дмитриевна умерла три года назад 99 лет от роду. Так вот, Фома был грамотный, активный, и его власти приметили. И предложили ему: откажись от отца, и будешь работать особмильцем. Фома сказал об этом отцу. Отец подумал и согласился: горько, но иди, откажись от меня. И Фома "отказался". Благодаря этому мы в 1935 году перебрались поближе к Свердловску. Там я закончила курсы машинисток.
Надо сказать, что в Шершни я вернулась раньше родителей, в 1942 году. В нашем доме жили чужие люди. Я, смелая такая, начала было хлопотать, чтобы вернули дом, но мне ответили, как отрезали: возврату не подлежит.
Хлопотала я и о другом - попасть на фронт. Поехала с заявлением в Долгую. В военкомате меня спросили, кто я и откуда. Я ответила. Комсомолка? Нет. Значит, из раскулаченных? От таких мы заявления не принимаем. Но через некоторое время мне подсказали обратиться в один из городских военкоматов. И действительно, в Кировском военкомате мое заявление приняли.
Воевала я на Волховском фронте, на Ленинградском. Наша дивизия участвовала в прорыве блокады. Потом была Прибалтика. Но до конца войны не дослужила, демобилизовалась по состоянию здоровья.
После войны мы вернулись в родные места. Жили в Михайловке, ее потом затопили, там была у нас землянка. Потом переехали на плодоовощную станцию, где отец работал конюхом. Он умер в 1969 году.
- Полина Григорьевна, а дом в Шершнях сохранился?
- Сохранился. Только врос в землю.
- А с Михаилом Семеновичем как друг друга нашли?
- Мы с Михаилом сошлись через 50 лет разлуки. В 1942 году разлучились, а в 1992 году, 9 Мая, в Шершнях, в доме его сестры, отпраздновали свадьбу. Как бы вернулись в чистые, святые годы нашей юности. Пусть он об этом сам расскажет.
Михаил Степанович:
- Мы были совсем юными, когда полюбили друг друга. Гуляли в бору, обнявшись, сидели на берегу Миасса, искали на ночном небе Полярную звезду, мечтали. Никто в деревне не сомневался, что по совершеннолетии мы сыграем свадьбу. Но шла война. Поля работала секретарем в сельсовете, а я в Шершневской авиаремонтной мастерской. Была такая мастерская. Ремонтировали самолеты У-2. Аэродром был рядом. Взяли меня срочно, я не смог и проститься с Полей, она уезжала в Долгую. В Москве учился в диверсионной школе. Был переброшен в тыл врага к партизанам. Потом воевал в действующей армии. Был ранен. Попал в госпиталь в Челябинске, в 30-й школе, где учился до войны. Когда позвонил в Шершневский сельсовет, мне ответили: "Ситникова на фронте". Короче, жизнь развела нас в разные стороны. И соединила через 50 лет.
- Полина Григорьевна, а на прудке бываете?
- Конечно. С Михаилом ездили, пока машину не продали. Как-то его брат увозил нас туда. Дочь приезжала, тоже побывали на прудке. Там отдыхаешь сердцем. Вспоминаем родителей. Дышим воздухом, которым они дышали.
Как ни труден был для Ситниковых ХХ век, но он не извел их род. Дерево его не зачахло. Сорванное с корней на родной земле в деревне Шершни, оно пустило ростки в других краях, далеко разбросав свои семена. Внучку Григория Ситникова Ольгу занесло в Финляндию, а правнук Александр оказался в Чехии. [...] ("Челябинский рабочий", 18-01-2003)
Ситников лог России
Не бывает скучных мест на просторах родной страны
[...] На этот раз мой собеседник - Леонид Алексеевич Черемухин, в свое время главный агроном плодоовощной станции (теперь это институт).
Город и сады (Ситников лог давно волновал архитекторов Челябинска)
Да, город давно положил глаз на этот лог. Он смотрел на запад, намереваясь шагнуть через бор и реку за Шершни.
Л. Черемухин: Был случай, когда наша плодоовощная станция помешала городу захватить землю Ситникового лога. Осенью 1960 года меня вызвал директор Н. Соколов и поручил срочно вспахать полосу вдоль лога и засадить деревьями. Мы сделали все, как было поручено, хотя и не знали, к чему такая спешка. Оказалось, что Соколов где-то пронюхал (раньше он работал секретарем обкома), что город собирается отнять у нас землю, и поторопил с посадками. И когда весной приехал главный архитектор города И. Чернядьев, он уперся в посадки плодовых деревьев. Пришлось отступить.
Позже опять нас посетили архитекторы. В первую очередь, сказали, мы начнем застройку высотными зданиями Золотой горы. Меня как черт за язык дернул: извините, говорю, а вы не боитесь, что эти здания рухнут. "А почему они должны рухнуть?". Так там же шахты. "Какие шахты? Почему нам о них неизвестно?". С тем и уехали.
Через месяц приезжает геолог, фамилию не помню, и говорит: "Мне сказали, что вы единственный человек, который знает про шахты. У нас в городе никакой документации нет. Покажите мне эти шахты. А то идет скандал по строительству западного района Челябинска". А я, скажу вам, агроном пеший. Я все тут обходил и знаю, где ямы, где бугры, где лисьи норы, где волчье логово, где какие ягоды и грибы.
Мы поехали. На Золотой горе я знал семь шахт. И все они были "живые", то есть проваливались. Он посмотрел и говорит: "Все, городу тут не бывать". На следующий день он снова здесь: " Мы перерыли все, документов никаких не нашли. Где они могут быть?" У меня была догадка - не в Миассе ли?
Прошло месяца два, приезжает он снова: "Теперь я вам покажу шахты. Их не семь, а одиннадцать". Посмотрели мы еще раз шахты и убедились, что здесь город строить нельзя.
От этого человека я узнал и о том, что город имел виды и на наш поселок Шершни. От строителей Шершневской плотины остались у нас бараки, а сам участок назывался Гидрострой. Так вот, на их месте челябинцы будто бы хотели построить экспериментальные дома в 14 этажей. Хотели, но и от этого отказались. "Вы знаете, на чем живете? - спросил меня тот геолог. - На территории поселка Шершни только зарегистрированных дудок глубиной от 10 до 25 метров свыше 500".
Между прочим, недалеко от Гидростроя у нас находятся склады воинской части. Так вот, однажды военные взялись копать траншею, подводить воду. И выкопали труп в телогрейке и сапогах. Вызвали милицию, составили акт, и экскаватор стал копать дальше. Метра три-четыре прокопал и... Я это видел сам: на самосвалы грузили какое-то месиво. Потом это место залили хлорной водой, проложили трубу и закопали ее.
Тогда город отступился от деревни и лога. Но позже он у нас много земли отнял. А земли-то какие! Ведь тут тянется полоса обыкновенных черноземов, а это почвы, редкие для нашей зоны. Поселок, который в народе называют Тарасовкой, занял две трети нашего питомника. А всего тут было свыше 500 гектаров садов и ягодников - яблоня, груша, слива, вишня, облепиха, коллекция рябин, малина, смородина, крыжовник, черноплодная рябина, земляника... На складе второго отделения у нас лежало 250-300 тонн яблок, и это только переходящий фонд. В торговую сеть Челябинска мы сдавали до девяти тонн земляники в сутки. Мы продавали до 150 тысяч саженцев в год. Помимо всего прочего станция занималась семеноводством моркови, лука, капусты. Наши овощеводы умели выращивать капусту без рассады. Мало кто знает, какие урожаи зерновых мы снимали. Например, овса собирали по 52 центнера с гектара. Наконец, стоит сказать и о том, что у нас было 60 гектаров садозащитных полос. Благодаря нашему сотруднику А. Бобневу, по его разработкам, мы внедрили так называемые проходимые защитные полосы: междурядья в садах можно было обрабатывать не только внутри квартала, а сквозь защитные полосы, тополиные и березовые.
Нрав старого казака (Обходительностью Григорий Ситников обходил затаенную обиду)
Л. Черемухин: Что касается Ситниковых, то я знал только Григория Сидоровича. В 1960 году он жил на втором отделении, в бараке. Не в самом бараке, а в торце его, там, отдельно, ему отгородили жилище. Жил он с женой. Валя Канева, их дочь, работала на станции год или полтора. Помню, приезжала к ним дочь Зина.
Бабушка Ситникова, пожалуй, выглядела постарше Григория Сидоровича. Невысокого роста, коренастый, крепкий - назвать его стариком язык не поворачивался. Работал коновозчиком. Ездил на мельзавод за продуктами для магазинчика на отделении. Деньги получал от торга. Дело было в 1960, 1961, частично в 1962 годах. И все. Ушел на пенсию.
Мне он говорил: "Смотрю на вас - суетитесь, трактора гоняете, а я ведь один с семьей в логу управлялся. И только в трудное время, в уборку, нанимал человек семь работников. Остальное все сами делали".
Жена моя все удивлялась: "Какой он ласковый, какой обходительный". Но была у нас бабка Бутырина, она, если Григорий Сидорович шел навстречу, старалась обойти его, отвернуться. Однажды я спросил ее об этом. Я еще в девках была, сказала мне бабка Бутырина, один раз он меня нагаечкой попорол за то, что я у него в лесу ягоды собирала. Потому и пряталась от него.
А так он - да, обходительный был, вежливый. Чуть ли не с японской вежливостью, с полупоклоном: хорошо, я сделаю. И с тем же полупоклоном: нет, я этого делать не буду. И все. Лишнего не скажет. Например, мне как управляющему надо что-то сделать - если он сказал "нет", бесполезно его уговаривать или ругаться.
- Но чувствовалось, что в нем держится обида?
- Чувствовалось. Обида многое объясняет.
- А он упоминал о своем доме в Шершнях?
- Нет. Но я знал, что в Шершнях три дома Ситниковых. А на заимке, у прудка, он говорил, кроме стряпки, ничего не было. Стряпка была и плетень, чтобы от ветра лошадь укрыть.
- Стряпка - это очаг?
- Печурка и навес. Так, наверное. Однажды он мне сказал: вы бы почистили прудок. Тогда не до того было. Но как-то мне пришлось залезть в воду, контейнер картофельный поднять - так там глубины было по грудь. Правда, травы в воде наросло уже много.
Каскад прудов (И после Ситниковых в логу не раз пытались разлить воду)
- Выше по логу есть еще прудок...
- Там впервые запрудили в засушливом 1975 году. А еще до того, в том месте, по правому берегу, был у нас участок борщевика.
- Борщевика? Посевы? Зачем?
- Пробовали его вместо кукурузы. Года три-четыре закладывали силос из борщевика, кормили скот. Научное название этого растения борщевик Сосновского. Его посадки набирают метра три высоты. Стебли завершаются огромными зонтами. Но надо иметь в виду, что в жаркую погоду в посадки борщевика заходить не следует. Наш тогдашний директор А. Остробаб зашел на участок, чтобы замерить высоту, - было жарко, и он разделся до плавок - на другой день попал в больницу и месяц лечился от ожогов.
А вообще-то Н. Соколов намечал построить в логу каскад из трех прудов. Был проект затопить часть Пади, чтобы разводить там рыбу. Нагуливать ее должны были в Карповом пруду. А третий пруд намечался у самих Шершней, - там, где было стрельбище. Из трех построили только Карпов пруд. Рыбу в них я запускал лично. Всего было четырнадцать карпов. Один уснул в дороге. Еще один выскочил на берег - испугался незнакомой воды - и пропал. Двенадцать остальных я один за другим перетаскал на вытянутых руках. От них и пошло стадо.
Лосиный выгон (Дикая природа держалась на подступах к городской окраине)
- Наверное, я не обо всем спросил?
- Может быть, это интересно. Недалеко от мемориала на Золотой горе несколько лет жило лосиное семейство - рогач, самка и два лосенка. Однажды глава семейства гнался за мной до самой высоковольтной линии. Я ездил тогда на мотоцикле "Урал". Возвращался с Садового. Смотрю, посреди дороги рогач ходули свои расставил, голову опустил, стоит. Лосиха - у кустов, лосята в лужине кормятся. Я остановился, погудел - ноль внимания. Придется, думаю, объезжать. Развернулся. А мне говорили мужики, что если посигналить, лось бросается вдогонку за машиной. И дернуло меня бибикнуть. Лось и погнался за мной. Я газанул на всю железку, еле оторвался от него... Между прочим, наш последний сад был у Лосиного выгона.
- У Лосиного выгона?
- Да. Там мы дважды заводили сад и дважды его съедали лоси. Видно, это было их место.
- Это где?
- Недалеко от поселка Садового. Там еще Хреново болото. Рядом лес, необычный, явно посаженный. Лесные дорожки. Растут дубы, клены. [...] ("Челябинский рабочий", 30-01-2003)
Продолжение следует.