( из книги: Теплоухов К. Н. Челябинские хроники: 1899— 1924 гг. — Челябинск, 2001.).
Краткое содержание мемуаров. 1919 год.
Домашние дела. Случай с золотопромышленником Новгородовым, судьба его библиотеки. Керенки. Съезд военно-промышленных комитетов в Омске, впечатления о нем. Прием увоенногоминистра. Омск город встречи, цены. Возвращение в Челябинск. Объемы Производства Военно-промышленного комитета. Организация про изводства режущих частей сельхозтехники. Беженцы в Челябинске. Война на Урале Приближение фронта к Челябинску.История с золотом В А Лаптева. Эвакуация учреждении. Планы бегства в, Сибирь. Слухи о взятии красными войсками Миасса. Выезд из Челябинска. Движение обоза (пос. Севастьяновскии, с.с Альменево, Чистое, Куртамыш) Слухи о ситуации в Челябинске. Пересечение Тобола. Продолжение пути (д. Боковушка, с. Нижняя Алабуга д.Ершовка, д. Пищальная). С. Башкирское. Временная остановка. Слухи об эвакуации Петропавловска и Кургана. Возвращение в Челябинск. Прием Ольги и Анны на работу в гимназию. Работа в Губсовуархозе. Служащие Губсовнархоза. Д. Сулимов. Работа в текстильном отделе Ухудшение условий жизни. Перебои в Деятельности реального училища и гимназий. Тиф. Мобилизация преподавателей, в том числе Анны и Ольги, на борьбу с тифом. Ночной обыск в квартире. Цены на продукты и товары.
...
Начали появляться омские деньги, — кто-то назвал их «керенками»... Хотя Керенский не имел к ним ни малейшего отношения и уже больше года безнадежно исчез, — название привилось, и они носили его, пока существовали. Царских кредиток было уже мало, и керенки брали.
Омские деньги были двух достоинств — в 25 руб[лей] и 50 руб[лей], скромные — серенькие, узкие, длинные, похожие на бандероли для хорошего чая, портретов не было, — герб еще двуглавый орел, но в лапах — ничего.
...
В первых числах февраля получили из военного министерства при Омске бумагу...
Омское правительство, мобилизуя свои силы, созывало общий съезд воен[но]-промыш[ленных] комитетов, пригласили,
конечно, и наш.
Совет своим представителем выбрал меня. 12-го февраля
я выехал...
Железные дороги в восточном направлении были перегружены, даже с избытком, — население внутренних губерний и Урала, стремясь в Сибирь, не считалось ни с какими нормами, порядками, набивалось в вагоны до отказа, — заскакивали даже во время хода поезда. Мне — несмотря на всякие удостоверения от военных и гражданских властей — на билет 2-го класса, на значительную мзду носильщику за мой чемодан — удалось занять место на самой верхней скамейке 3-го класса. Можно только лежать, но и то — с половины дороги каким-то чудом примостились ко мне еще двое... Спускаться можно при крайней необходимости, — в вагоне густая каша голов, рук, ног, всякого багажа... Жара, духота...
В Омск поезд пришел в 2 ч[аса] ночи, — с полчаса не могли выйти из вагона, — снаружи напирали новые пассажиры.
Наконец — выбрался! Куда теперь? На вокзале нечего и думать остаться; на улице — мороз, извозчиков нет...
...
Невдалеке громадное здание, огни; решил, что это управление дороги — кто-нибудь скажет адрес Антонова. Подхожу—шикарный подъезд, у дверей часовой с винтовкой... «Побереги мои вещи — зайду туда!» Часовой молча кивнул.
Громадная передняя, широкие коридоры, яркое освещение, но ни души. Вдали — в одной комнате голоса, — пошел туда; комната большая, несколько десятков солдат сидят, лежат! болтают — вряд ли они знают адрес.
Повернул обратно, — по широкой лестнице поднялся во 2-й этаж, — тишина, никого — где искать? Вдруг откуда-то вывернулся встревоженный офицер: «Кто вы? Что вам здесь нужно?!» — «Я представитель В[оенно]-пр[омышленного] к[омите]- та... только что с поезда... приехал на съезд... Мне надо адрес юрисконсульта дороги... Ведь здесь Управление?» — «Здесь Главный Штаб и помещение Верховного Правителя — Колчака!» — «Виноват... а где Управление?» — «Ближе к вокзалу... Двухэтажный дом» и т. д.
...
Дома за поездку ничего особенного не случилось.
В начале марта небольшое происшествие, указывающее сколько наивных, выражаясь деликатно, людей в городе... Сношений с внутренней Россией к западу от Урала не было, — почта не ходила. Один предприимчивый еврей неплохо заработал на этом отчуждении: распустил слух по городу, что доставит письмо в любое место России по 10 р. за штуку, а если кто желает получить и ответ, — по 25 р. Желающих нашлось очень много; предприниматель набрал целую кучу писем, — говорит больше 1000 шт[ук], конечно, получил и деньги и... вероятно, надолго был обеспечен топливом...
...
6 июня красные взяли Уфу и жидким, но очень длинным, фронтом — от Перми и до Уфы, медленно двигались на восток. Сопротивления почти не встречали; обрывки белых войск пытались кое-где задерживать красных, но очень слабо, — отступление происходило или от неуверенности в своих силах, а может быть, по какому-нибудь плану. Население, не зная что будет завтра, не оказывало поддержки ни той, ни другой стороне, прятались в лес, в поля, убегали. Через Челябинск тянулись уже целые вереницы беженцев.
Несмотря на тревогу и ожидание, жизнь в городе шла нормально — служили, работали, торговали. Торговля даже лучше, чем в предыдущем году. Почему-то появилось много чая. Заведующий] магазином Стахеевых, А. В. Судаков, посоветовал мне купить кирпичного чая какой-то особенной марки— по цене кирпичного, но по вкусу лучше многих байховых, — купил 2—3 кирпича.
...
С июля настроение в городе начало ухудшаться.
Красные приближались, всевозможные слухи, предположения тревожили, волновали. Почему-то предполагали, что в Челябинске или около будет большое сражение... хотя войск не видно.
...
Тревога росла, — предусмотрительные люди запасались золотом. Е[пифаний] Андреевич] Баженов просил меня достать ему сколько можно, — я обратился к Евсееву. Он где-то купил 6 фунт[ов], я таскал слиток два дня в кармане, — надоел порядочно.
Лаптев тоже, не знаю где, сделал запас и, как оказалось потом, — с неожиданным финалом. Лаптев ехал на лошадях вдоль линии ж[елезной] д[ороги]; его догнал поезд с золотом из Ек[атерин]бурга — в Иркутск, с сильной охраной, пулеметами... Один из проводников оказался хорошим знакомым Лаптева и согласился довезти его золото — около 2 пудов! — в своем отделении, — безопаснее, чем в повозке. Но... перед выгрузкой в Иркутске сделали тщательную проверку, золото нашли и... записали на приход.
Началась эвакуация присутственных мест и учреждений и еще подлила масла в огонь, — у многих появилось острое желание бежать из Челябинска... Не задавались вопросы — куда и зачем, а думали только — как? На жал[езной] дор[оге] происходило что-то невероятное: поезда ходили почти без расписания, в вагоны набивались силой, ехали на крышах.
...
Общее течение захватило, наконец, нас. Прихожу в шорную мастерскую, — она во дворе Баженовых. Еп[ифаний] Андреевич] внимательно осматривает выставленные 2 телеги, ходок. Остановился, поболтали... «А вы как думаете — ехать?»— спрашивает. — «Не знаю!» — «Мы надумали... хорошего будет мало... Поедемте с нами!» — «Не знаю...»
Сообщил дома о предложении Баженова, — задумались... На другой день долго обсуждали... жена больше всего боялась сражения... решили!
...
Закопали в землю — под террасу и в огород — ружья, инструменты, посуду; самоточку разобрал, растаскал части по всему дому, некоторые унес Шумилову, — на чердак школы.
С собой взяли 2—3 перемены белья, постели, необходимую посуду, кое-какие инструменты для ремонта обуви и возможных поломок; брезенты, несколько больших подошвенных кож, которые потом очень Пригодились. Пленные в 2—3 дня сшили жене и дочерям высокие, крепкие дорожные ботинки.
В половине июля повальное бегство из города, — учреждения уже уехали.
Числа 16—17 собрались в последний раз в К[омите]те, выдали служащим и рабочим 2-месячное жалование, распростились...
...
(Далее идет описание поездки, в ходе которой семья Теплоухова все-таки решила вернуться обратно в Челябинск -прим. - constantin74)
...
Итак в Челябинске...
Со страхом заехали во двор — все разбросано, грязь — полный хаос, но с еще большим страхом вошли в дом — заполнен весь...
Из прежних квартирантов — Мейснер в кабинете и Соколовы — она и девочка — в кухне. В зале 4 шофера, в комнате и кухне офицер Вит[ольд] Марчевский, в столовой и комнате на террасу — многочисленная семья каких-то Крючковых...
Попросили Крючковых освободить маленькую комнату, — поместились в нее все...
К нашему благополучию — через 2—3 дня Крючковы куда- то исчезли, — мы заняли и столовую... Жена уговорила шоферов перебраться в комнату на террасу, — заняли и залу; в нашем владении оказались две больших комнаты на фасад с выходом на улицу и на террасу, передняя с тепл[ой] уборной...
...
Я — под влиянием дорожных треволнений вздумал оформить свое возвращение и — довольно неудачно. Комендант города меня не принял, а в милиции — равнодушный ответ: «А нам какое дело, что вернулись?»
Надо и мне постоянное занятие — «не трудящийся — не ест!» В акциз — не хотелось, да его еще и не было; отправился в Губсовнархоз — Губернский совет народного хозяйства — он помещался в здании быв[шей] Город[ской] думы. Служащих очень надо, но принимают только через биржу труда. Иду, объясняю, — дают приказ на секретарскую работу в химотдел. Туда — заведующий] Местечкин — юный еврей, говорит, студент, незаметно. «Да! Мне секретарь нужен. Сумеете бумажку написать? Несложную, конечно. Серьезные я пишу сам»,— величие так и сияет. — «Могу!» — «Где работали в последнее время?» — «В В[оенно]-пром[ышленном] к[омите]те», — скрыть побоялся. — «Кем?» — «Управляющим». — «Кем?!» — всполошился. Повторил. «Идемте к председателю!» — В кабинете— за большим столом с красным сукном — председатель Медведев, красивый брюнет, был товарным кассиром на маленькой ж[елезно]-д[орожной] станции. Местечкин пошептал ему на ухо, исчез.
«Садитесь!» — Медведев указал на стул за столом. Сел. Медведев начал принимать просителей, — 1, 2, 5, 10-й — заявления, просьбы, жалобы. Медведев прекратил прием. — «Слышали, что они говорили? Можете дать им соответствующие ответы?» — «Могу, но... мне хотелось бы не такое ответственное дело...» Медведев достает из стола бумагу: «Читайте!» В заголовке — акт, дальше ничего понять нельзя — писал еле грамотный человек. — «Видите, какой у меня секретарь? Кончено! С завтрашнего дня вы — секретарь Губсовнархоза!» Вступил... 13-го сентября.
Уезжая, мы оставили на волю Божью двух свиней, одна обыкновенная, другая — редкость — огромная, сытая, а главное — очень заботливая мать — приносила по 12 поросят и выращивала всех.
Обыкновенная каким-то чудом сохранилась, а редкость — погибла. Стояла у ворот, — идут 2 красноармейца с винтовками. Увидали свинью и... начали ее расстреливать, расстреляли — ушли, хоть бы сожрали... Полежала 2—3 дня, начала протухать, кто-то увез...
Другой случай, когда уже вернулись. Стук в парадное, я открыл — красноармеец. — «Что нужно?» — «Ничего...» Осматривается, увидел щиблеты, оставленные Володей, — новые американские, несокрушимые... Молча снял свою рвань, надел щиблеты, ушел... я тоже молча смотрел.
...
Служба оказалась мне не по душе.
Первые дни приходилось не только писать, но и переписывать и разносить по отделам разные приказы, предложения и т. п., вечерами — заседания, совещания.
Дали помощника — солидный старик в золотых очках, — немец, — плохо говорит по-русски, еще хуже пишет. «Зачем вы поступили сюда?» — спрашиваю. «Приказано! Моя специальность — продажа шелковых изделий... в конторах никогда не занимался...» Появилась девица, — приходила, когда вздумается, — часто не приходила совсем, видимо, у нее были и другие занятия...
Наконец, вместо немца появился Ал[ександ]р Васильевич] Касимовский — студент 2—3 курса, — парень неглупый.
Работа ГСНХ была пока организационной, — разыскивали и собирали обломки и остатки всего, что осталось от прежней жизни; переписывались друг с другом, издавали для безработных обывателей обязательные постановления. Напр[имер], заведующий] металлическим] отделом — юный еврей — «инженер» Крюгер, не знающий различия между железом, чугуном и сталью, издал и расклеил по городу приказ, чтобы все обыватели немедленно сдали в народное хозяйство все инструменты, ножи и, вообще, все металлические вещи и изделия (?!?).
В одном с нами здании помещались химический и металлический] отделы, — о них я упоминал. Кроме них — кожевенный — во главе Клочков — мелкий земский служащий; мукомольный — заведующий] Малкин — 75-лет[ний] еврей, бывший главный акционер зав[ода] «Столль и К»; пищевой — длинный немец с исторической фамилией — Литке; транспортный — Фадюшин — служащий Маренова. В других помещениях — текстильный — во главе пимокат Селезнев — единственный коммунист из всех заведующих] отд[елами]; строительный — с безносым инженером-анархистом по его словам; полиграфический — заведующий] — рабочий — огромный и неуклюжий, как наша Танка — Паникоровский...
В конце сентября утром является невзрачный блондин в потертой кожаной куртке, довольно молодой, спрашивает председателя. — «Его еще нет!» Терпеливо сидит час, другой; приходит Медведев, оба уходят в кабинет. Через 15 мин[ут] выскакивает Медведев — рассерженный. — «Я организовал, поставил на рельсы ГСНХ! Вдруг — другой председатель — какой-то Сулимов, а я — в помощники! Я уйду!». Действительно, скоро исчез.
Сулимов — крестьянин В[ерхне]-Уральского уезда — в детстве жил у местной учительницы М[арии] Н[иколаевны] Николаевой, потом поступил... Он сделал головокружительную карьеру: через 2—3 мес[яца] был председателем] Екатеринбургского] СНХ, потом Московского, наконец — председатель] ВЦИК!11 И вдруг, исчез... куда, за что — неизвестно.
Сулимов был простой, добродушный парень, внимательно выслушивал возражения, часто соглашался. Мне очень нравилось его отношение к нашим «постановлениям». Совещания — часто, собирались и из других учреждений, — я, как секретарь, вел протокол заседаний. «Постановлений» — и самых категорических — кучи. Каждый требовал «занести в протокол». На другой день привожу в порядок, — много нелепых или явно противоречивых. Иду к Сулимову. «Как быть?» — «А вы вычеркните, которые неподходящие». — «Которые же?» — «Это уже ваше дело...» В следующих заседаниях под конец предупреждал: «У нас тут шероховатости... мы их сгладим!» Ну — и сглаживали...
Дома — в октябре офицер (?) Марчевский исчез, — он оказался форменным прохвостом. Навязывался на знакомство, — мы его не замечали. Раз приходит за чем-то и стоит в дверях столовой; мы пили чай, жена не удержалась: «Не хотите ли стакан?» — «С удовольствием!» Уселся. «Какой у вас прекрасный обеденный стол! Большой, прочный, удобный!» На другой день приносит приказ: «Большой стол в столовой гр[ажданина] Теплоухова конфискуется для надобностей Военкомата...». Увезли.
Уезжая, Марчевский украл у меня много ценных книг: «Охота» Вакселя; «Охот[ничий] календарь» Сабанеева — большой том, «Охота в России» Вавилова — старинное издание, библиографическая редкость, «Пульное оружие» Больдта; вероятно, и другие-
Квартиры уплотняли, в его комнату, у кухни, перешли Мейснер; в кабинет набили 10 сиделок, — они часто менялись, — постоянный шум, грязь.
...
Секретарство окончательно надоело. Поговорил с Сулимо- вым, рекомендовал вместо себя Касимовского. «Очень кстати! Я думаю назначить вас заведующим] текстильным отделом. Селезнева отзывают!» Согласился... не все ли равно... перешел в текстиль.
Зав[едующий] Селезнев — высокий здоровенный парень, веселый, добродушный, с крайне истрепанными нервами. Прошло с неделю, — сошлись, почти приятели. Сидим рядом за столом, он достает папиросу: «Нет ли у вас спички?» У меня зажигалка в виде крошечного пистолета, достал из кармана, направил на него — чик! — вспыхнул огонек, — Селезнев откинулся так, что упал со стула! Встает сконфуженный: «Я думал, вы убить меня хотите...» (?!).
Отдел перевели в дом Зайкова — на Уфимской, Селезнев
скоро исчез, я остался один.
Работы больше и хлопотливее, но напоминает В[оенно]- пр[омышленный] к[омите]т и главное — вечерние собрания очень редкие... Управление — целое учреждение: бухгалтер — немолодая еврейка — жена какой-то шишки, у нее — помощница, переписчик, — что она делала — не знаю, — нужные справки я получал из мастерских... Секретарь — Женечка Иванова — кончила гимназию с Аней; «Напишите бумажку такую-то туда-то!» (очень простенькую) — «Я не умею...» — добросовестно отвечает; у нее помощница (?). Целая куча агентов.
...
Среди новых сотрудников — много евреев, — прямо изводили. Является заведующий] бельевой мастерской: «Тов[арищ] заведующий], мастерская прекратила работу! Холодно — шить нельзя!» — «Дрова давно выписаны, — разве не получили?» — «Получили, но рабочие не желают топить ими...» — «Почему?» _ «Толсты!» — «А расколоть не догадались?» — «У нас топора нет». Вскипел: «А вы-то для чего? Доставайте, где хотите, чтоб через полчаса мастерская работала!» Заведующий] струсил, исчез.
Или приходит другой, — агент — старый, напыщенный, надушенный: «Тов[арищ] заведующий], разрешите съездить в Троицк по личным делам?» — «Пожалуйста. Кстати — заодно прозондируйте насчет шерсти». Уходит. Через час — телефон из Управления: «Вы разрешили агенту такому-то — 200 ООО р. аванс на срочную командировку и закупку шерсти?» — «Что за ерунда?! Я разрешил съездить по его делам, — аванса — никакого!» — «Он уверяет!» — «Пусть покажет письменный приказ!» Из текстиля убрали...
Случай в другом «штиле». Появляется военный, швыряет на стол мандат с особыми полномочиями. «Мне нужно 5000 полушубков!» — «Хорошо, но у нас только около 1000». — «Неправда! — гремит, хватается за наган, — я сам уже был на складе, — не менее 10 000». Пошли, лежат груды, кажется много; оказалось менее 1000, — он все же сконфузился...
...
Несмотря на постоянные уверения о наступлении всеобщего благоденствия и счастья, жить становилось хуже и хуже. Не говоря уже о терроре и неизвестности для каждого, где он будет завтра, плохо было и самым лояльным и незаметным обывателям... Квартиры переполнены, топливо и жизненные продукты добывались с большим трудом, цены росли с каждым днем. Лавки почти все закрылись, — торговля еще существовала — очень убогая на базарах и очень оживленная на толкучке, куда тащили все, что можно продать.
Новая власть, кроме всего прочего, принесла с собой сыпной тиф. Новые условия оказались весьма подходящими, — тиф распространялся в городе, перекинулся в уезд. Были приняты меры: образовано специальное учреждение — «чека- тиф»...
...
Тиф — ив тяжелой форме — продолжал распространяться, — в редком доме не было больных... Смертность большая, — в уезде некоторые деревнешки вымерли начисто. В городе открыли много лазаретов, — свободных, нежилых помещений сколько угодно.
...
В городе с осени постоянно производились ночные обыски. Для многих они кончались печально — арестом и т. д. Дошла очередь и до нас, — обошлось благополучно и кончилось оригинально.
Ночью — сильный стук в парадную дверь, — отворяем: два, три субъекта в форме, с ними две женщины. Оставили на улице стражу, входят, предъявляют приказ об обыске. «Здесь живет Ан[на] К[онстантиновна] Т[еплоухо]ва?» — «Здесь!» — «Где она?» — «На дежурстве в лазарете». — «Где ее комната?» — «Особой комнаты нет, — вот ее кровать!» — «Где ее сундук?» — «Сундука у нее нет!» — «Не может быть! Где ее книги, одежда?» — «Книги — вот; одежда вместе с нашей — в гардеробе, в комоде...» — «Что в этом письменном столе?» — «Мои бумаги, фотографии...» — «Покажите фотографии!» Вывалил целую кучу и... вся комиссия часа два рассматривала снимки!
Снимки с кроликов, котят с кошкой; щенята с нашей Ледь- кой им так понравились, что я предложил им на память о нашей приятной встрече. «Мы не имеем права брать постороннее!» — «Удостоверяю, что дарю добровольно!» Взяли, ушли; обыск кончен...