( из книги: Теплоухов К. Н. Челябинские хроники: 1899— 1924 гг. — Челябинск, 2001)
На фотографии: Здание городского приходского смешанного училища по Восточному бульвару. Это и есть школа Шумилова, где в 1921 году горожанам ставили "прививку" от оспы? (о чем речь ниже)
Краткое содержание мемуаров 1921 г.
Домашние дела. Турцинович. Кутепов. Экономика семьи (Результаты Торговли и обменов, изготовление мундштуков). Перевод в отдел учета производств. Приобретение лошади. Поиски хлеба (Удачная поездка Анны и Константина). Огородничество и пчеловодство На- значение инструктором химической промышленности губернии. Возвращение Владимира. Прививки против оспы. Домашняя жизнь. Подработки учителей И. Г. Горохова и П. П. Мегорского. Беседы со знакомыми. Арест Владимира. Доходы семь. Возвращение его рассказы. Ухудшение условии жизни. И. К. Осипов его рассказ об аресте и пребывании в Челябинской тюрьме. Свадьба Ольги.
Нового года не встречали, — хорошего ждать нечего.
С утра до вечера заботились о поддержании своего существования, беспрекословно выполняли все, что желает новая власть и... все же быстро катились еще под гору.
Я и дочери служили, жена хозяйничала, Костя учился; письма от Володи получали очень редко.
Дом заполнен по-прежнему; зала и столовая — наши, в кабинете — метеорологические приборы, в комнате на террасу — Овчинников и Турцинович, рядом с кухней — Зевакин, в новой кухне — Федоровы, в маленькой — Ефимка с бабой.
На праздники Овчинников куда-то уехал, Турцинович — один, видимо, скучает. Жена сжалилась, пригласила позавтракать и чайничать, — размяк.
Рассказал, как он попал сюда.
В г[ороде] Туле имелся большой казенный завод, выделывавший медные гильзы для ружей и винтовок; в Москве — другой, бывший Селье и Белло. Кому-то из начальства пришла блестящая мысль — соединить их в один и перевести на Урал — в более удобное место. Решено! — заводы разобрали, сняли все оборудование, машины, станки, — погрузили на несколько поездов; посадили туда же и более опытных рабочих. Прежних руководителей — инженеров и мастеров, как сомнительных людей, распустили. Вопрос о новых руководителях разрешили просто: забрали в Москву с десяток первых попавшихся инженеров и — на поезд — на новую работу... Турцинович упирался: «Я — гидротехник... ни одного патрона не видел даже!» — «Там увидите!»
Поехали, добрались до Златоуста. Златоустовцы руками развели: «Мы ничего не слыхали... у нас нет ни места, ни свободных корпусов для нового специального производства, ни материалов, ни людей!» Постояли поезда на запасных путях, — дальше...
То же самое в Кыштыме, Екатеринбурге, Тагиле, Кушве. Везде стояли и торговались по неделе и больше. Нервы у инженеров и рабочих начали выматываться, — начали утекать где кому понравится. Начальство, видя, что дело не выходит, смотрело на утекание сквозь пальцы. Разбежались все, вагоны с оборудованием оставили, где придется. Турцинович сбежал в Екатеринбурге, добрался до Челябинска и решил остаться пока здесь. Если относительно питание и неважно, то в Москве еще хуже. Последнее время они питались исключительно картошкой; он где-то служил, а жена его ходила по соседним деревням и выменивала картошку на что можно. Картошка мелкая, вся в грязи, — за последний месяц они съели 12 пудов. Топлива тоже нет, жгли книги, которых в Москве было много и — замечательно то, что картошка, сваренная на книгах русских авторов, имела другой вкус, чем на иностранных.
В химотделе все шло по-прежнему.
Надумал было организовать клееваренное производство. Материалы и помещение были, — остановка за станками для сушки клея, — вроде гамака, только чуть почаще и из более тонкой бечевки. В продаже, конечно, не было. Поручил агенту, приставленному к этому делу, найти бабу, умеющую вязать сетки. Агент — коммунист — нашел одну, — оказалась его жена, и скромно назначила 100 000 р. за штуку... Цена слишком высокая, — велел поискать другую, — он не нашел...
В химотделе нередко болтал с другим, фамилия — Куте- пов, не помню, что он делал. Кутепов — крестьянин из-под Кургана — ярый коммунист.
Наши беседы начались его довольно оригинальным заявлением: «Вы, товарищ Теплоухов — буржуй, а ведь все буржуи— прохвосты... но вы — порядочный человек и с вами можно говорить откровенно...»
Кутепов рассказывал, что давно работает для советской власти; когда красные появились около Кургана, у него уже были готовы списки главных противников... списки он передал красным. Многие были расстреляны красными, оставшиеся хотели убить его самого. Ночью несколько человек окружили его избу и потребовали, чтобы их впустили. Он и жена сразу догадались, в чем дело; жена выскочила во двор, крепче заперла ворота. Кутепов успел переодеться в женское платье, через огороды убежал к соседям, а затем и из селения. Белые ворвались в дом, увидали, что он убежал, убили жену...
Оказывается, жители г[орода] Кургана и соседних селений более месяца оказывали такое упорное сопротивление, что красным пришлось вытребовать солидное подкрепление из России, но и эти оказались ненадежными. В одном столкновении выдвинувшийся вперед головной отряд, состоявший почти сплошь из коммунистов, начали осыпать пулями не только белые спереди, но свои — сзади, перебили почти всех. Скандал вышел большой; экстренно приехали Троцкий и Дзержинский, дивизию расформировали, офицеров расстреляли всех, солдат — по выбору — по одному из 10—20 человек, остальных вернули в Россию.
...
Продолжали торговать и табаком, цену — для знакомых — установил 1000 р. за фунт, но кружками на толкучке много выгоднее.
В конце февраля пришло в голову извлекать реальную выгоду из своих столярных, слесарных и иных талантов — пока в довольно скромном виде — делать деревянные мундштуки для курения.
Инструменты есть, материала — березы — целая поленница, лак тоже был, шкурку сделал сам.
Сделал несколько штук на пробу, какую назначить цену — затруднился, — базар скажет.
8 марта Оля пошла на толкучку, продала табаку на 17 600 р. и 3 мундштука по 400 р. — на 1200 р.!
Сделал еще, 13 марта продали 9 шт[ук] на 3600 р., 22-го — 15 шт[ук] на 7140 р.!
Занялся старательно, заработок неплохой; за март продал еще на 24 400 р.
В химотделе Черкасов куда-то уехал надолго, — все шло по-прежнему. И, вдруг, в конце марта я неожиданно получил приказ о переводе меня с 1 апреля в другой отдел Губсовнар- хоза — в учет производств!
Почему такая перемена, добираться не стал, — не все ли равно? Отправился туда; отдел помещался в здании Государственного] Банка; он образовался недавно, но в нем уже сидело 4—5 чел[овек]. Во главе находился некто Попков — довольно неприятный старик, бывший акцизный надсмотрщик, не особенно грамотный, но с гонором.
Кем меня перевели — завом или служащим — в приказе не сказано, но жалование мне назначено прежнее — 3000 р. в месяц, а Попков получал 2000 р.
Все-таки Попков сразу заявил мне, что он — зав и что я прислан ему в помощь, — я спорить не стал и больше не обращал на него никакого внимания.
Весь декабрь п[рошлого] г[ода] и январь с[его] г[ода] был в командировке, — ездил закупать лошадей вдоль Верхней Тун- гузки, т. е. был в самой глуши Сибири. Тайга, — но живут и питаются там неплохо. Много дичи, а еще больше рыбы. Наиболее распространенная еда — пироги с рыбой, — корка из ржаной муки, но ее не едят, — только рыбу.
На одной остановке в деревне рыбы не оказалось. Хозяин пошел на реку посмотреть поставленные морды. Володя из любопытства — с ним: вытащил две морды — полны рыбой.
В другой деревне Володе сделали самое неожиданное предложение — остаться у них!..
В разных местах Володя купил несколько выделанных шкур лис, медведя, еще какие-то меха. Ездил с компаньоном, — лошадей купил.
В мае кончилось учение в школах, Костя кончил, наконец, реаль[ное] училище, Аня освободилась на все лето, — осталась только метеорология.
За май продано табаку на 16 250 р., мундштуков — на 29 500 р.
В самых первых числах июня вышел приказ, чтобы все жители города явились на прививку оспы! Назначили пункты, время, для нас — школа Шумилова рядом( может это здание городского приходского смешанного училища по Восточному бульвару ? прим. - constantin74). Конечно, одна комедия. Явился, — очередь, прививают двое — молодой человек еврейского вида и фельдшерица. Дошло до меня, — попал к молодому человеку — пилит открытую руку; ланцет совершенно тупой, не может прорезать кожи. Советую продрать кожу острием, — тоже не берет. Кое-как сделал царапину, чем-то помазал из пузырька, — кисточка одна для всех. Через день, два царапина зажила, — оспа привита!
В химотдел я не ходил; Черкасов сказал, что сидеть мне там не обязательно. Я просил у него разрешения и денег поездить по уезду и позондировать — нельзя ли разузнать и организовать новые производства, — он нашел, что и это лишнее...
Мое «инструкторство» оказалось хорошим щитом против субботников и демонстраций...
Высшее начальство увлекалось демонстрациями. Все они проходили по шаблону. В нерабочие дни все служащие должны были собираться утром в свои присутствия... Часов в 10 выходили на улицу, их выстраивали в ряды и... ждали. Приходило распоряжение идти, — шли; через несколько кварталов — остановка... ожидание... Наконец, к полудню доходили до быв- [шего] базара между кладбищем и Народным домом. Останавливались, — площадь почти заполнена. Вдали — на помосте_ стояли несколько человек... один впереди, что-то кричит, жестикулирует, но, конечно, ни одного слова не слышно. Потом другой... иногда третий... Конец... «с пением революционных гимнов» шли обратно к своему учреждению, — отпускали домой.
Я побывал раз, два, а потом оказывались неотложные дела на дрожжево-винокуренном заводе или мыловаренном — за вокзалом...
Вторую половину июня — новое дело — сенокос.
У нас две коровы и лошадь, — надо позаботиться о сене. Через В. А. Евсеева — он жил в Синеглазово — узнали, что у синеглазовского священника Ласточкина — большой покос, но он не косит и, может быть, уступит... Поехали к нему, познакомились. Попик оригинальный, — очень молоденький, очень тощий, с козлиной бородкой, но веселый, задорный. Он свою собачонку назвал «Ракапе» — узнали, привязались, как-то вывернулся.
Огромнейшая семья всяких полов и всевозможных возрастов. Покос отдал охотно... «Косите, сколько хотите, буду рад, что в пользу пойдет, а не зря засохнет!»
Составили такой план: я со всеми ребятами отправляюсь на покос, жена остается дома; устраиваемся там надолго; ребята будут косить, я буду интендантом и заведующим орудиями производства. Потом они вернутся в город, — я остаюсь караулить и переворачивать траву, если будет надо, пока они не приедут за сеном.
Отправились; мы шли пешком, ленивая Лизка везла целый воз: брезент для палатки, теплую одежду для ночлега — до валенок включительно, хлеб — сколько могли, подсоленое мясо, картошку, посуду; я захватил инструменты для ремонта и точки кос, конечно — топор. Покос от Синеглазова еще 3—4 версты]; с нами поехало одно из чад Ласточкина — указать, где покос.
Место громадное, очень живописное: большая поляна, перелески, лес лиственный, больше — береза, но местами — сосны; но воды нет, привезли с собой из Синеглазова. Наметили места, — деятельно принялись за работу. После обеда передохнули, — опять косить до темна. Чудесно выспались в палатке, — теплая одежда оказалась очень кстати, — опять зазвенели косы.
Не помню, в 3 или 4 дня накосили достаточно, — на зиму хватит. Вечером все уехали, имущество пока оставили, может, еще понадобится, — я остался один.
Не торопясь поужинал, с комфортом улегся в палатку...
...
делами занимались не мы одни. Учитель жен- с[кой] гим[назии] [П. П.] Мегорский хорошо зарабатывал, делая липкую бумагу для ловли мух; учитель реал[ьного] учил[ища] [И. Г.] Горохов, потом директор музея, — варил туалетное мыло. Собирались с Гороховым выделывать пистоны для стрельбы — их совсем не было. Я брал на себя механическую часть — медные колпачки, он — химическую — начинять их; но дальше разговоров не пошло.
Квартиранты были все те же; особенного неудовольства — кроме Федоровых — не вызывали.
А т-те Федорова — неподражаема... В огород повадились курицы, — пакостили, рыли; конечно, выгоняли их, забили все входы. Две предприимчивых курицы придумали перелетать в огород через крышу навеса! Изловил их и привязал их — для науки — на некоторое время за ноги вниз головой к веткам сирени, — они кричат, бьются. Выскочила Федорова и раскудахталась больше куриц: «Это жестоко... бесчеловечно! Сейчас же освободите!» Спокойно отвечаю ей, что отвяжу, когда найду нужным. Еще рассвирепела: «Если сейчас не освободите... иду жаловаться... в милицию... в исполком!» — «Идите поскорее, а то я и вас привяжу за ноги рядом с ними!» Окончательно взбеленилась: «Я... я... я....», — и убежала в комнаты.
Нередко болтал с Пьером Овчинниковым; он рассказывал о копях, не прочь и приукрасить, парень веселый.
Поговорил раз, другой с мрачным доктором Зевакиным, но после его сообщения, что в Америке туберкулез начали лечить, помещая больных на громадную платформу, висящую в воздухе на высоте 11/2 в[ершка] от земли, где абсолютно чистый воздух, — перестал.
С Федоровым за все время пребывания их в нашем доме не сказал ни слова.
К Турциновичу еще весной приехала его жена с сыном, — он заблаговременно нашел квартиру. Познакомились; звали ее Вера Васильевна, она — дочь военного, дама веселая. Замечательно хорошо имитировала еврейскую манеру говорить; тон, отдельные словечки, целые фразы неподражаемы, мы хохотали от души. Викт[ор] Петр[ович] рассказывал, что она иногда проделывала это и в магазинах — при публике...
Он нередко заходил к нам, — обыкновенно мы беседовали о высоких материях... О необходимости пропустить воду из Черного моря — по долине р[еки] Маныч — в Каспийское для поднятия его уровня, — она на 80 фут[ов] ниже Черного — и увлажнения закаспийских пустынь... А во вторую очередь — закупорить Берингов пролив, чтобы не пускать из Ледовитого океана холодного течения, тогда победит Куро-Сиво и наша дальневосточная окраина — Камчатка и берега Охотского моря— будут иметь прекрасный климат.
...
Во второй половине августа на Володю опять свалилось несчастье.
Я, жена и Аня работали в с[ельско]хоз[яйственном] огороде. Оля была на службе. Почему-то я пошел домой раньше их. Прихожу — сообщают, что явились военные, арестовали Володю и отвели в тюрьму...
...
На другой день как-то узнали, что сегодня вечером увозят всех арестованных в Екатеринбург, — можно увидать в вагонах и передать белье и деньги. Денег — как на грех — оказалось всего 10 т[ысяч] р. Конечно, все мы на вокзал;
после долгих мытарств нашли вагон с Володей, — арестованных— целый поезд, кругом — часовые. Увидал нас, — разрешили на минуту свидание, — он на площадке, мы на земле. Через часового передали белье и деньги; белье развернул, деньги пересмотрел... Володю вернули в вагон. Поезд скоро ушел.
...
Жена хозяйничала, Оля служила в библиотеке, Аня бросила свою школу 2-й ступени, — на месячное жалование можно купить только фунт хлеба. Начали давать пайки, но ничтожные, — давали только на одного работника, — не стоит овчинка выделки. Аня оставила за собой только метеорологическую станцию — для легального положения.
Я фактически тоже бросил службу, — делать что-нибудь все равно нельзя. Перестал получать и жалование, — за время, которое я потрачу на получение жалования, я успею сделать пару мундштуков и получить за них вдвое больше.
Из всех свобод, обещанных новой властью, пока была дана только одна — умирать с голода.
Выделка мундштуков и трубок продолжалась. Попробовала продавать их жена и — оскандалилась. Она вздумала торговать по-культурному: пришла на толкучку, разложила «товар» — мундштуки и трубки... Ее обступили, спрашивают, что стоит это... это...? Перебирают, передают друг другу... Не успела опомниться — два мундштука и трубка исчезли... Соседка — более опытная — смеется: «Ты достань только один, чтобы видели, чем торгуешь, а другие-то показывай только настоящему покупателю!» Все же продала на 37 ООО р.
Сходила еще раз и признала себя не способной, ее заменил Костя.
...
В конце сентября неожиданная радость: из Екатеринбурга вернулся Володя. Как добрался до Челябинска, не помню, — вернулся худой, оборванный. Конечно, рассказы...
С ним было арестовано еще человек 70 бывших белых офицеров. Их в Екатеринбурге поместили в какой-то подвал под строгим караулом. Никаких обвинений не предъявляли, на допросы не водили. Прошло несколько дней; вечером приходят 2—3 чина со списком; вызвали несколько человек... Предполагают, что выпускают, — расцвели... Среди арестованных был один — очень беспокойный, суетливый человечешко, считавший, что его взяли по ошибке. Прилип к пришедшим: «Вы пропустили мою фамилию... меня арестовали по недоразумению! Просмотрите еще список!!!» Ему не ответили... отобранных увели и... через полчаса — тут же во дворе — залпы — их расстреляли... Немного погодя — стук колес, — увезли трупы... Через день — тоже, — суетливый уже не приставал... Расстреляли всего человек 50, остальных выпустили...
Урожай по уезду оказался плохой, но хлеб беспощадно выдирали... в деревнях постоянные обыски — не спрятано ли что-нибудь..
...
В начале ноября поздно вечером стук в окно, — мы еще не спали. Открыли дверь, — Ив[ан] Константинович] Осипов — бывший продавец в Чернавской — мой проводник по оз[еру] Каясан. Худой, оборванный, глаза дикие... Что-то говорит... Мы ничего понять не можем. «Сошел с ума? — мелькнуло у всех. — Как попал сюда?» Осипов последнее время жил на родине — в с[еле] Кислянском на границе Курганского уезда. Понемногу успокоился, рассказал... Недели две назад его, вместе с другими, более зажиточными в селе, арестовали, привезли сюда в тюрьму, — за что, не говорили. Время от времени, вечерами вызывали 2—3 человека, уводили из тюрьмы и... расстреливали... Сегодня вызвали остальных 5—6 человек, велели взять все с собой. Вывели за ворота, — куда ведут — ясно... И вдруг им объявляют, что они свободны и могут идти, куда хотят... Растерялись, думают, что смеются над ними, сбились в кучу... Опять сказали: «Свободны! Убирайтесь поскорее!» Все разбежались, он прибежал к нам. Покормили, переночевал, утром отправился в свою Кислянку...
Наступившая зима не принесла ничего нового, разве только что общественные бани закрылись за недостатком топлива. У нас пока было...
25 ноября событие в нашей семье: Оля вышла замуж за Бор[иса] Ал[ександро]вича Гуськова. Скромная свадьба была в церкви за рекой. Молодые поселились у нас.
В декабре та же суетливая, тревожная жизнь.
Главный вопрос — питание, — мясо у нас было, овощи тоже, но хлеба не было, — вместо него ели просо... Семья немаленькая: я с женой, Аня, Володя, Костя и Оля с Борей, — 7 человек, — все взрослые.
Аня решила опять поехать в уезд — по деревням на поиски хлеба, с ней собрался Костя.
Вопрос — на что выменивать хлеб? Мебель — не повезешь, лишней одежды уже нет, чай — кончен. Надумали набрать лекарств, — самых употребительных, собрал кое-какие малоупотребительные инструменты, взяли подковные гвозди, которых оказался запас... Маловато... Знакомый священник, заведывавший свечным заводом — раньше — и имевший запас восковых свеч, предложил взять их и менять на хлеб, — что получим — пополам. Взяли и их.
...