[Пьют чай]
Впервые мы увидели толпы переселенцев в городке Челябинске, который можно назвать распределительным центром для колонистов, где бесполезные "человеческие документы" больше не действуют, а гораздо большей ценностью обладает штамп государственной канцелярии на проходном переселенческом свидетельстве, даже если оно представляет собой ветхие обрывки.
[Доброжелательные служащие]
Но обрывки эти крепкой бумаги, и нельзя не восхититься долговечностью материала, который Россия тратит на заселение своей сибирской глухомани.
[Подрастёт вместе с государством]
Бросается в глаза маленький серебряный крестик, висящий на шее бородатого здоровяка, занимающего одно из сорока мест в вагоне четвертого класса.
[Почтенный старец]
Этот крестик многое означает. Он означает, что этот человек, как и почти все из тех, кто прошёл перед ним и пройдёт после него, принесут с собой в Азию православную веру, славянские традиции и народный дух почитания власти, которые и являются основой силы и могущества Российской Империи. Будем считать так, пока не узнаем кое-что, что, возможно, несколько опровергнет мои слова. Этот поезд, состоящий из вагонов третьего и четвертого классов, битком набит мужиками [mujiks] с женами и детьми, дальше в Сибирь не пойдёт. Он повезёт обратно в Европейскую Россию разочарованных крестьян, которые уже вдоволь нахлебались больших земель и теперь возвращаются в свои безнадёжные исконно российские деревни - и не потому, что разбогатели, а по уникальной причине, которую приводил каждый из тех, кому мы задавали этот вопрос - "дома лучше".
[Переселенцы]
[Переселенцы возвращаются]
Но мы успокаиваем себя сознанием того, что на каждого переселенца, передумавшего или боящегося не преуспеть на новых землях, приходится четыре или пять более смелых и выносливых крестьян, которые собираются на эту землю возделывать. Толпами ждут они погрузки на платформе челябинского вокзала, глядя вслед нашему скорому поезду, уходящему на обширные территории, которые станут когда-нибудь империей детей их детей.